— Четвертого начальника охраны меняют на подстанции, — рассказывает, — и без толку. С горя уж собак завели на территории.
— Денег, некуда девать! — злобится Ннка. — Волкодавов еще за народный счет кормить!
— Не, — говорит Костян, — у них там не волкодавы. А маленькие такие, как их? Тильеры, что ли. Они и стерегут…
Вот он, пустой холм. Какой уж там холм! Гора! И ни отлогости, ни покатости, чтоб наверх забраться. Будто выперло его из земли прямо таким — каменно-гладким. Не пророешь его и снизу не подкопаешься. Однако ж нашелся хитрый нос и на этот утес. Проковырял лазеечку! Вот мы через нее сейчас холмик-то изнутри и выпотрошим, чтобы не зря Пустым назывался. Но — не торопясь. Спешить некуда, да и мало ли что? А ну, Вонючка, слетай-ка до угла, посмотри, что там и как…
Самое дурацкое в пустых холмах — это углы. Пока до самого угла не дойдешь, хрен узнаешь, что там за ним. Вонючке одному идти туда никак не охота, трусит парень, но деваться некуда — бежит, куда велено. Без разведки тоже нельзя, понимать должен… Вот добрался, приник к земле, заглядывает за угол… И смотрит. Долго-долго. Ну? Хоть бы знак какой подал, придурок, есть там что или нет? Лежит подлец, отдыхает! Только ножкой сучит, будто почесывается. Ну, я тебе почешусь! Ползи назад, тварь болотная!
Я уж давай звать его потихоньку, а что прикажешь делать?
Ни в какую. Да драть твою в лоб с такими бойцами! Пузан! Тащи его сюда, разведчика хренова!
Покатился Пузан вдоль стенки, а я по сторонам поглядываю. И чем дольше поглядываю, тем гаже мне делается, прям до озноба в брюхе. Голо кругом — ни травиночки, ни кустика. Топчемся тут, под стенкой, как пойманные. Позиция — хуже некуда! Линять надо отсюда, как можно скорее, а этот гад Вонючка загорать вздумал!
Вот добегает до него Пузан и, к земле даже не припадая, становится рядом. Тоже хорош вояка. Наградил Бог отрядом! Ну давай, тащи его сюда, чего стоишь?!
Нет, и этот не шевелится. Как встал, так и заклинило.
Стоп. А вот это уже неспроста. Что-то там, за углом, есть. Да такое, что лучше бы его не было. Влипли, кажется.
Поворачиваюсь к своим.
— Отходим, быстро!
И вдруг вижу, как глаза у них делаются большие и страшные. Потому страшные, что в них даже не испуг, нет! Жалость. Самих себя жалко. Отпрыгались.
Я не стал и смотреть, что они там такое увидели. Рванул мимо них назад — туда, откуда пришли.
— Врассыпную, сволочи! Чего застыли?!
Нет, не топочут позади. Стоят. Ну, значит, такая их судьба. Теперь каждый сам за себя. Поддаю еще. Главное — до зеленки добраться, а там разберемся, что за новая напасть. И только подумал про травы высокие, безопасные, как услышал позади — Бух!
Тяжелое что-то ударило в землю, отскочило и снова — Бух!
Ближе.
Значит, за мной.
Огромное, сильное, злое прыжками несется позади, и каждый прыжок все страшнее бьет в землю, вышибает ее из-под ног, не дает бежать. Бух!.. Бух!!.. Догоняет!
Резко рву в сторону. По прямой не уйти, до зеленки еще далеко, кругом все та же плешь. Куда? За угол, больше никак. Вокруг пустого холма, а там видно будет. Может, получится где-нибудь незаметно убраться в кусты.
Сзади слышится визг — короткий, задушенный, и сразу поверх — голодное ворчание. Достоялись, придурки! Кто-то их уже жрет!
Но это там, у дальнего угла. А за мной-то что гонится?! Прямо в спину дышит! Значит, не одно? Много Их? Куда же я бегу, дурак?! А вдруг там, впереди — тоже?…
Поздно. Вот он, угол. Я проскакиваю его с разбега и сразу останавливаюсь. И стою. Торчу, как кусок добычи из земли. Как Пузан и Вонючка — ни взад, ни вперед. Все, отбегался.
Братья-бойцы! Если кому доведется моей памяти хлебнуть… хотя, вряд ли от меня чего останется. Но если вдруг все-таки! Хорошенько разглядите то, что я сейчас перед собой вижу. То, что меня сейчас схватит зубами поперек хребта и разжует в кашу. Вот так она выглядит, смерть… Бойтесь ее! И не лезьте в пустые холмы за добы… бы… больно!!!
Ненавижу, кто пьет без понятия! Есть такие. Дай ему ящик водки и бутылку пива, так он не успокоится, пока не выжрет и водку, и пиво, и еще тормозухи добавит. Нет, я не так. Норму свою знаю. После бутылки водки я через пять минут рогами в землю буду дрыхнуть — это уж закон природы. Можно, конечно, в эти пять минут засадить и последнюю бутылку пива, но кайфа уже не почуешь, пока не проснешься. А как проснешься, так сразу поймешь, что это за кайф: намешав водки с пивом, проснуться поутру без капли на опохмел. До этой весны только так и приходилось — все, что есть, разом, давясь, заглотнешь, чтоб врагу не досталось, и валишься, где подкосит. Нате, берите меня тепленького! Способ, конечно, безотказный. У кого ничего нет, у того и украсть нечего. Только два неудобства — не знаешь, где проснешься, и точно знаешь, что опохмелиться будет нечем. Из-за этого и от выпивки половина удовольствия пропадает. Лакаешь, как свинья — правильно люди говорят! Только ошибаются они. Я человек разумный, с понятием, хоть и пьющий. Если бы у меня было, куда спрятать, я бы обязательно на утро оставлял! Так что не врите, суки, чего не знаете! Я, может, специально для этого и хибару по весне построил, чтобы было, где запас сохранить. Нашел кусок жести, да кусок толя в гаражах спер, веток в лесопарке наломал, надрал сухостоя вместо соломы и такие хоромы зашалашил на пустыре, любо — дорого! Прямо Ленин в Разливе.
Конечно, если бы кто узнал про утреннюю мою заначку, так разметали бы и солому, и толь, и жесть, а случись, так и плиты бетонные. Люди ж — звери, когда у них жажда. А жажда у них всегда. Потому похмеляюсь я с оглядкой, тайком. Это во-первых. А во вторых… Че-то забыл. С чего я начал-то?… Да и хрен с ним. Все равно такое редко бывает, чтобы хватило денег и вечером погулять и утром полечиться. Никогда почти не хватает.
Но в этот раз хватило. Спасибо Казбеку — платит за вытяжки по-царски, хоть и разогнуться потом два дня не можешь. Да нам и не надо! Крыша над головой есть — вот она, над самым носом висит, на ветру качается. Бутылка «Балтики», девятого номера, крепкого, как брага, протекла с утра по измученным жилочкам и успокоила. Для чего же разгибаться? Лежи, отдыхай! Снаружи солнышко жесть прогревает — тепло так, что и спину отпустило, и ногу. Туман в голове, дрема…
Вдруг слышу — вроде как хнычет кто-то. Горько так всхлипывает. Да не дитё и не баба какая-нибудь, а взрослый мужик, по голосу судя. Оно, конечно, тоже не в диковину. Мало ли всякой рвани тут, на пустыре, ночует. И у каждого горе свое или болячка. От той же вытяжки иной раз не то что всхлипнешь — белугой заревешь!
Ладно, думаю, похнычешь — перестанешь. Лежу себе. Только чувствую — не на шутку человек разошелся. Прямо в три ручья обливается! Аж жалко стало. Жалко, что ни черта мне отсюда не видно. Тихонько толь отодвигаю — один хрен, не разглядеть. А он заливается!
— Э! — голос подаю, — певец! Ты че, в натуре, вшей хоронишь?