Я поверила. Поверила, что тоже человек, что умею думать, как они, любить, как они. Быть счастливой, как они… И вот что получилось. Я больше не могу охотиться на них! Не могу! Ты сам виноват, Стылый! Делай теперь со мной, что хочешь!
В душной тьме кладовой вдруг вспыхнули два волчьих уголька, холодная рука осторожно коснулась сердца. Наташа вскрикнула, вгляделась в темноту.
Нет, показалось. Никого тут нет. И все же Стылый померещился неспроста. Он думает о ней. Не выполни она приказ, и этой же ночью здесь будет отряд вурдалаков, вместе со стариком, которому Морок поручает самые «мясные» дела. И тогда никто не спасется. Во всей округе не останется ни одного живого человека. Даже деревня на том берегу будет вырезана до последнего ребенка. Такого допустить нельзя. Другие ей безразличны, но она должна спасти Игоря!
А для этого придется… Черт! Для этого она должна выполнить приказ. Сделать все самой, устранить тех, кто видел и читал надпись, а это значит — весь лагерь. Другого выхода нет.
Потом — чаша. Чаша Тха — так на самом деле называется эта штука, никакой она не остракон, то есть не черепок для записей, как болтают люди, а самый обычный предмет вурдалачьего обихода. И, конечно, надпись на ней совсем не предназначена для человеческих глаз. Что делать с чашей? Уничтожить, прежде чем Игорь узнает о ней! Если сделать все быстро и незаметно, то… есть надежда.
Наташа прислушалась. Кто-то прошел совсем рядом, за стеной.
— Мы сегодня ужинать будем, или нет?! — негодующе прозвенел голос доцента Скрипко. — Я сейчас Наталью съем в сметанном соусе!
Простите, люди, подумала Наташа.
Привычным, даже в темноте безошибочным движением, она взяла с полки банку со специями, отсыпала в ладонь пахучих цветков, слегка размяла и, поднеся ладонь к лицу, зашептала над ними слова того самого языка…
Минуту спустя в кухню уже трудно было войти от жара и витающих там запахов нестерпимо аппетитного свойства. В печи ревело пламя, а на плите, захлебываясь, пускали апры разнообразные кастрюли.
Банкет затевался на славу. На длинном, как дорога, обеденном столе под навесом стояли котелки с винегретом, кастрюли с вареной картошкой, испускающие такой пар, что над ним хотелось дышать для профилактики простудных заболеваний. Вскрытые банки с тушенкой нетерпеливо ожидали момента соединения с картошкой в изумительную закусь. В двух жестяных лотках, заменивших противни, шкворчало жареное мясо по-бургундски, парадная рыба, запеченная в углях, заняла почетное место в центре стола. В тарелках уже светились крутые яичные желтки, стыдливо полуприкрытые майонезом. Укроп, петрушка и прочая зелень оживляли стол пучками и в мелкую сечку. Умельцы уже колдовали над лабораторными колбами, разводя спирт.
Стараясь не встретиться ни с кем глазами, Наташа поставила на стол последний салат и пошла прочь.
— А где же Игорь? — спросил кто-то. — Ау! Дементьев!
— За ним пошли! — резко обернулась Наташа. — Он позже подойдет. Просил начинать без него!
— А ты куда? — взрыкнул подвыпивший Мхат. — Ну-ка, садись поближе, Соловьянова, разговор есть! Очень для тебя важный!
— Сейчас, сейчас приду! — отмахнулась Наташа.
Ее больше не интересовали разговоры. Ни малейшего значения не имеет, что говорят и думают все эти люди, очень скоро никого из них не будет. Теперь самое главное — чаша Тха. Добраться до нее как можно скорее! Каждое мгновение дорого…
Наташа обогнула кухню и, свернув с тропы, углубилась в лес. Нужно сделать крюк, чтобы выйти к палатке артефактов с той стороны, которую не видно от стола. Ухо уловило хоровой стеклянный звон. Первый тост подняли. Что-то быстро. Обычно Мхат по каждому поводу разводит речи на полчаса. Ладно, главное — все в сборе, и ей никто не помешает.
Она уже видела палатку в просвете между деревьями, когда позади вдруг стал слышен быстро нарастающий треск сучьев. Кто-то ломился через бурелом следом за ней. Наташа прижалась к дереву, но было поздно. Рогачев вывалился из кустов прямо на нее, будто и в самом деле шел, как медведь, по следу.
— Наташка! Стой! — прохрипел он тяжело дыша. Ты куда?!
Он был пьян и страшно возбужден. Чего доброго, еще крик поднимет, подумала Наташа.
— Ну чего вы сорвались, Константин Сергеевич? Сказала же — сейчас приду! Что мне уж и отлучиться нельзя?
Мхат вдруг пошел прямо на нее, широко расставив руки. Даже при своем маленьком росте он теперь точь-в-точь походил на медведя-шатуна.
— Брось, Соловьянова! — взревел он. — Я все про тебя знаю! Давно слежу! Грибы твои, травки — все видел! А сегодня — банкет за пять минут откуда взялся? Ведьма ты! Ведьма, чертовка зеленоглазая! Жить без тебя не могу!
— Что ж вы так орете… — Наташа ловко увернулась от объятий. — Стыдно вам, ученому, такие слова говорить! Люди услышат.
— Люди?! — Рогачев мутно глянул по сторонам. — Вот и хорошо, что услышат! Полюби меня, Наташка! А то всем расскажу, что ты к вазе подбираешься!
— Молчи, дурак! — ахнула Наташа.
— А ваза-то волшебная! — хитро сощурился Рогачев. — На глазах ренеги… регериниру… тьфу! Растет, говорю, на глазах! Знакомая, поди, вазочка-то? Сдается мне, вы с ней из одной глины слеплены! А, Наташка?
Его нужно было немедленно заткнуть. Наташа прекрасно это понимала, но что-то мешало ей просто взять и свернуть ему шею. Давно, слишком давно не приходилось…
— Да ну вас, в самом деле, — машинально говорила она, поглядывая с тревогой в ту сторону, откуда доносился шум банкета. — Больно мне нужна какая-то ваза…
— А чего ж ты здесь делаешь? — зло спросил Мхат, играя не то палача-инквизитора, не то следователя по особо важным делам.
— Ну, на речку пошла, — улыбнулась Наташа. — Упарилась вся с этим ужином, искупаться решила. Не желаете проводить?
Она взяла Рогачева под руку и повела. Трава ложилась им под ноги, лес расступался, и, не сделав, казалось, десяти шагов, они вышли к реке.
— Куда ты меня… — вяло шевелил губами притихший Мхат. — Он хотел оглядеться, но почему-то никак не мог повернуть голову.
— Не надо, не обрачивайся! Ты на меня смотри, милый!
Наташа вдруг оказалась перед ним. Мхат охнул. Она была совершенно голой и манила его за собой. Под ногами захлюпала вода, идти стало труднее. Рогачев опустил глаза и обнаружил, что стоит по пояс в воде.
— Не надо, — прошептал он растерянно. — Я не умею…
— Ну как же не надо, дурачок? — рассмеялась Наташа. — Посмотри! Ты ведь этого хотел?
Она медленно опустилась под воду и, поманив Рогачева пальчиком, легла на дно. Волосы плавно колыхались у ее лица, с губ срывались пузырьки. Сквозь быстро поднимающуюся воду Рогачев видел ее тело все ближе, все яснее, только протяни руку…
— На-та-ша… — проговорил он, захлебываясь, и канул в омут…