Ведьмы цвета мака - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Двигубская cтр.№ 75

— Мурзик, пошли в кровать! — канючил в полумраке Иван. — Пошли, — повторил он ещё раз.

— Можно, я ещё чуть-чуть. — Марина провела рукой по белому шёлку, пытаясь услышать его голос, но ткань упрямилась и мямлила несусветные глупости, как какой-нибудь простак-хлопок.

— Как будто, если я скажу «нет», ты немедленно отправишься спать!

— Мне надо доделать! Тише.

— Я по тебе соскучился.

— Ты, пожалуйста, раковину пробей, вода не проходит.

— Хорошо, если только ты спать пойдёшь.

— Не пойду.

— Марина, ты эгоистка!

— Я индивидуалистка!

— Ты со мной живёшь или одна?

— А кто говорил, что большие люди всегда одиноки?

— Не стоит понимать так буквально.

— Мне надо работать!

Тело Марины нервно дёрнулось, ткань ожила и устремилась в линию, потом в другую, третью. Она вспомнила, как видела в Индии женщину, одетую в праздничное сари. Оно кокетливо прикасалось к фигуре, индианка походила на безе, с тёплыми складками живота, которые так и просились в руку, она была пышной, но удивительно лёгкой и неслась над землёй, позвякивая многочисленными браслетами, потом вдруг замирала и принимала неожиданную позу. За ней шла корова и облизывала губы, всё это пахло молоком и Марининым желанием навсегда остаться в этой стране, где на улице танцуют люди.

В пять часов утра Иван вышел попить воды и увидел Марину, спящую на сложенных руках. Во сне женщина скрежетала зубами, казалось, что она должна стереть их в труху, с такой яростью она это делала, глазное яблоко беспокойно ходило под тонким веком, волосы красиво падали на лоб, а губы слегка улыбались — всё это выглядело удивительно разобщено, но соблазнительно. Марина застонала и на секунду открыла глаза, потом опять погрузилась в сон. Иван зачарованно смотрел, ему казалось, что воздух пахнет молоком и блестит, он вдруг понял, что значит для него любить эту женщину — ты можешь быть сколько угодно доволен или недоволен ею, но она твоя, и всё, — её кожа твоя, её запах твой, её недостатки тоже твои. Иван бережно поднял Марину — с гипсом она была значительно тяжелее. На пол упал листок, на котором было нарисовано подвенечное платье, а белый шёлк аккуратно лежал на подоконнике.

— Что? — прошептала она и уткнулась в его плечо. Иван покачнулся — он посмотрел на её шрам над верхней губой, у бывшей жены был такой же. Марина потянулась.

— Я разгадал, что люблю тебя.

— За что?

— За то, что ты женщина, а я мужчина. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — Иван опустил её на кровать и что-то записал в блокнот, который лежал около изголовья.

Через три часа Иван стоял перед дверью в лабораторию и искал ключ, его нигде не было.

— Вот дурак, дома забыл!

Он повернулся, чтобы уйти, но из комнаты донёсся звук гэдээровского приёмника, женщина из советских времён пела о потерянной любви. Иван поморщился, толкнул дверь — в лаборатории никого не было.

Иван принялся прибираться на своём рабочем месте, всё было закидано ненужными бумажками, чашка старого чая замерла на краешке стола, и ни одной ручки, всё растащили незадачливые коллеги, как в таких условиях можно работать — непонятно, немыслимо, противоестественно! Он с досады погладил по зелёному стеблю лилии, цветок ластился к нему. Иван вдруг почувствовал, что он абсолютно одинок, мучительное ощущение охватило его, ему стало до физической боли жалко себя. Он набрал Маринин номер телефона, чтобы рассказать, как в детстве он пропустил через живую лягушку электрический ток и с каким смешанным чувством смотрел на неё. С одной стороны, ему было жалко, с другой — хотелось понять, что с ней будет происходить. Он вспомнил немое лицо отца, проступавшее из темноты, так случалось всякий раз на протяжении тридцати лет, когда грудничок с врождённым пороком сердца умирал под его руками. Эти большие руки хирурга, который спас не одну жизнь, опавше лежали на коленях. Он сидел со снулым лицом и смотрел, как стирается в стиральной машине бельё, и это успокаивало его, а утром бежал пять километров. Однажды от всего этого он уехал на солнечный остров — Таити, и у него случился роман, родилась дочка со смехом, как брызги солёной воды. Когда мама узнала о таитянском увлечении отца (пришло анонимное письмо), она целую неделю не могла ни с кем разговаривать, а потом собрала вещи папы и выставила их около входной двери. Вскоре они развелись. Лицо мамы, женщины умной, одарённой, положившей всю свою жизнь на воспитание собственного мужа, стало детским и в то же время старым…

Марина не подходила к телефону, Иван с досадой стукнул трубкой об стол, чуть не заплакал. Вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась Нина. Она несла в руках чашку горячего чая, а её большие, обычно печальные глаза светились счастьем.

— Нина, сколько раз повторять, чтобы ты не оставляла комнату открытой. И приберись, пожалуйста, выброси ты эти дурацкие коньки и детские лыжи — работать невозможно. Кстати, всё забываю тебе сказать, моя невеста купила твою юбку.

— Ты уже говорил. Чаю хочешь? — неожиданно погрустнев, сказала Нина. Она распустила пучок, волосы рассыпались по плечам, в этом жесте чувствовалось отчаяние и решимость, она отвернулась к стене, мучительно поджидая голос Ивана. Ей хотелось подойти к нему и обнять, чтобы он наконец заметил её — ведь невозможно вместе работать семь лет, вместе оставаться на ночную смену, когда в институте почти никого нет, вместе на рассвете уходить и не влюбляться. А какая-то чужая сука соблазнила его, увела в свой бабий мир!

— Ага, — рассеянно ответил Иван, посмотрел на солнце и наконец достал замызганный блокнот. Нина, закрыв лицо, вышла из комнаты, Иван так ничего и не заметил…

Прошло шесть часов, Иван продолжал писать и обсчитывать результаты последней серии опытов. В комнату тихонько вошла Нина, она опять несла горячий чай и бутерброды. Она задержалась напротив Ивана и закашляла, чтобы он обратил внимание на её новую причёску — она успела завить волосы. Иван поднял лицо, его глаза на секунду зацепилась за кудряшку, а потом опять соскользнули вниз.

— Если женщина не скрывает свой возраст, она или дура, или героиня. Я не отношусь ни к тем, ни к другим, поэтому отныне никто не знает, сколько мне лет. Поешь.

Иван ничего не ответил. Зато Пеструша с обрезанным клювом деловито зашагал по жёрдочке и прочитал отрывок из недавно выученного стихотворения:

Чую, сердце так много любило,

Это сердце терзалось так много,

Что и в нём умаляется сила,

И не знаю, дойду ли до Бога.

Нина с недоверием приблизила своё лицо к клетке с птицей. Пеструша, как волна, набежал на неё и призывно чирикнул, Нина отпрянула.

— Я к кому обращаюсь? — Женщина положила руки на плечи Ивана, подавшись вперёд, заглянула в тетрадь.

Под натиском её тугих грудей Ивану пришлось уступить даме место.