Султан Луны и Звезд - читать онлайн книгу. Автор: Том Арден cтр.№ 133

Время может тянуться и быстро бежать,

Каждый должен жену не спеша выбирать,

Как увидишь свою — поскорей забирай

И в любовном огне ты ее искупай!

И гори, и гори, пламеней, полыхай,

И поленья в костер свой проворней бросай!

Ты ни сна, ни покоя отныне не знай -

В жарком пламени страсти гори, полыхай!

— У тебя челюсть отвисла.

— Чего? — рассеянно отозвался Фаха Эджо и только потом обернулся и уставился на того человека, который потрогал его за плечо. — Сорванец! — С удивлением, к которому тут же примешалась подозрительность, Фаха уставился на чумазую мордашку Амеды. — Ты же сказала, что тебе неможется.

— Соврала. Не хотелось воровать в такой день.

— Что? — Если бы с Фахой вот так говорил кто-то другой из «поддеров», он бы просто рассвирепел. Амеда — другое дело. В последние дни козлобородый парень испытывал к ней смешанные чувства. Он даже самому себе не желал признаваться в том, как рад, что нашел девчонку — или она нашла его, при том, что он думал, что уже никогда ее больше не увидит. К тому же Амеда сильно изменилась с того времени, как они виделись на Побережье Дорва. Да, она до сих пор боялась матери-Маданы и пряталась всякий раз, когда толстуха, хозяйка харчевни, спускалась в кладовую, но при всем том Амеда стала какой-то рассеянной, задумчивой, равнодушной. Казалось, ее жизнь рядом с «поддерами» ненастоящая, и она ждет не дождется, когда для нее начнется какая-то другая жизнь. Это задевало Фаху Эджо, не давало ему покоя.

А теперь Амеда в ответ на его вопрос только пробормотала, что ей не хотелось пропустить церемонию обручения, но от Фахи Эджо не укрылось ее странное настроение. Девчонка нервничала и явно что-то скрывала. Она вся дрожала и сжимала в руке старую лампу. В первое же мгновение, как только Амеда оказалась в «Царстве Под», ее взгляд остановился на обшарпанной старой лампе, валявшейся в углу. Амеда проворно схватила ее и с тех пор с ней не расставалась. На что ей сдалась эта дрянная лампа? Этого Фаха Эджо не знал, но в конце концов решил, что лампа дорога девчонке как память об умершем отце, как единственный предмет, что после него остался. Амеда вообще была странная: и сильная, и ранимая одновременно. Может быть, потому в ней так смешались мальчишка с девчонкой?

Фаха Эджо был влюблен в нее, но понимал, что это безнадежно.

Амеда пристально смотрела на пустой алтарь.

А певцы-уабины распевали:

За жену надо денег немало платить,

Шлюху можно за пару монеток купить,

Ну а ту, что встанет с тобой под венцом,

Обожги поскорее любовным огнем!

— Не нравится мне все это.

— Твоя подушка?

— Подушка? Что с моей подушкой?

— Ты все время ерзаешь. Позвать раба?

— Хасем, что за глупости? Я про песню говорил! Наверное, шейх вложил в нее какой-то смысл, как ты думаешь? Неужто он собирается швырнуть мою доченьку в огонь?

— Думаю, словами описывается сила его страсти, Оман... Ну, ты же понимаешь — огонь страсти.

Визирь на самом деле мог бы добавить, что очень скоро и сам калиф познает этот самый огонь страсти... ну, что-то вроде этого, если цирюльник уже завершил свою работу.

Хасем облизнул губы. Такие мысли были способны отвлечь любого мужчину, но он решил, что сейчас не время для подобных раздумий. Его господин и повелитель воспаленными глазами смотрел на помосты и переброшенные между ними мостики. Калиф выпятил нижнюю губу, он сильно дрожал, и его высоченный тюрбан покачивался из стороны в сторону.

— Нынче ночью мне приснился самый странный сон, — негромко проговорил калиф. — Я видел Мерцалочку, она снова была настоящая, но какая-то другая... как будто та, что была соткана из тумана, и была, на самом деле, подлинная... Но как же это может быть, когда прежняя Мерцалочка не была настоящей, а, Хасем?

Визирь стоял, вытянувшись по струнке. Он молчал и время от времени брезгливо морщил нос, когда до него долетали волны миазмов, исходивших от толпы простонародья. Много солнцеворотов назад помолвка принцессы праздновалась при дворе, и только при дворе. Толпе не позволялось подолгу глазеть на ее идола, и вот теперь простолюдины были допущены на столь важную, столь священную церемонию обручения. Это было возмутительно! Сохраняя бесстрастное выражение лица, визирь сжал зубы. Как ненавистны ему были обычаи уабинов! Порой он был готов броситься на Рашида Амр Рукра с кинжалом, и — будь что будет!

— ...Но знаешь ли, Хасем, ведь это было не самое страшное! Я проснулся и подумал: я же должен быть счастлив теперь, когда Мерцалочка вновь обрела плоть и кровь? Но, Хасем, что же в этом хорошего, если этот грязный уабин увезет ее прочь от меня? О, будь он проклят, этот прорицатель и его злое колдовство! Что он теперь натворил? Он ведь снова обрек мою дочь на страдания!

Все это визирь слышал прежде и теперь почти не слушал калифа, но, как ни странно, его собственные мысли текли в том же направлении. Сжав рукоятку кинжала, который он носил под одеждой, Хасем не спускал глаз с занавеса, за которым пока прятался ненавистный Рашид Амр Рукр. Будь он проклят, этот уабин, будь он трижды проклят! Как славно было бы прикончить его прямо здесь, на глазах у многотысячной толпы! Разве его гибель не стоила собственной смерти от рук мстительных приспешников шейха?

— ...Но, Хасем, как я могу желать, чтобы бедняжка Мерцалочка опять стала сотканной из тумана? Это было бы ужасное желание, правда? Она в опасности, это верно, но теперь, когда она снова стала настоящей, не появилась ли у нас надежда? Хасем, ты только подумай, а вдруг замысел уабина сорвется? Право, кто-нибудь может убить его до того, как он посмеет хоть пальцем коснуться нашей дорогой, любимой доченьки! Хасем! Ведь ты мог бы убить его — здесь и сейчас!

— Оман, что ты такое болтаешь? Чтобы меня самого убили?

Визирь убрал кинжал в ножны. Бывало, он сам желал смерти, но что толку было бы от его смерти теперь? Без него Оман остался бы беспомощным, никчемным. Помимо всего прочего, шейха Рашида очень скоро ожидал суровый урок. По крайней мере визирь на это искренне уповал. Сегодня утром он получил вести от лазутчиков. Не следовало преждевременно волновать Омана, но... но... Визирь позволил себе на миг усмехнуться.

— Только бы они поторопились, — сказал он вслух.

И вздрогнул: его руки коснулся слуга. Визирь резко обернулся. Весточка! Неужели войско уже окружило город? Конечно! О, скоро воины султана тут наведут порядок! Разве Калед мог бросить Куатани на произвол судьбы?

Однако весточка, как выяснилось, была совсем о другом.

Новый девоюноша? Исчез?

Первая мысль у визиря мелькнула такая: Раджал мертв. Слезы защипали глаза Хасема, он мысленно проклял цирюльника, но, осознав правду, стал проклинать вагана. Проклятие, проклятие! Ведь сейчас этот мерзавец должен был лежать на ложе калифа кастрированный и опоенный наркотическим зельем!