Первая командировка - читать онлайн книгу. Автор: Василий Ардаматский cтр.№ 113

— Может, вам лучше немедленно скрыться? — предложил Самарин.

— Подождите! — резко отмахнулся Осипов. — Я сказал еще не все. И теперь касающееся непосредственно вас. Помните, вы интересовались человеком, который поздоровался со мной во время нашей встречи? Это был тот мой агент, о котором я однажды рассказывал вам раньше, помните, он отказался выполнять мое задание? После этого он переметнулся в гестапо. Так вот, он заинтересовался вами, специально явился ко мне и спросил, с кем я был у рынка. Я оказал ему: с одним немецким коммерсантом, по фамилии Раух, хочу купить у него хорошую картину. Тогда он говорит: «Неужели я обознался? Со мной никогда такого не бывало». Я спросил, кем же тот человек ему привиделся. Он отвечает: «Один русский, с которым я в первые недели войны мотался по Белоруссии, и он ладил через фронт к своим...»

— Как его фамилия? — осевшим голосом спросил Самарин, уже понимая, что вопрос излишен, — то был Карандов!

— У него по крайней мере три фамилии: Ковальчук, Кравцов, Карандов... Я, конечно, сделал все, чтобы разуверить его, но видел, что он в свою способность запоминать лица верит больше, чем мне. В случае чего заверяю, что показаний о вас я не дам, У меня все. Прощайте.

Осипов резко повернулся и зашагал вдоль кирпичного забора, Самарин стоял и бездумно смотрел ему вслед.

Собственно, в эту минуту Самарину уже было ясно, что с его работой здесь покончено и что нужно немедленно из города уходить. Он только не мог сейчас сообразить, как он это сделает. Осипов уже скрылся за поворотом, а Самарин все еще стоял со странным ощущением, что стоит ему двинуться с места, как перед ним возникнет опасность. Но вот оцепенение прошло. В общем, все ясно — надо идти к Рудзиту. Но он сейчас на рынке, и среди бела дня идти к нему туда безрассудно. Особенно теперь. Идти домой тоже нельзя. Вполне возможно, что Карандов о своих подозрениях уже сказал в гестапо, и тогда дома его может ждать засада. Значит, до сумерек проболтаться где-то здесь, в этих пустынных местах. Зимние сумерки скорые — переждать надо часа три.

Ох и длинные же были эти часы! Миновав здание тюрьмы, он вскоре вышел на городскую окраину. В лицо ему хлестнул холодный ветер со снегом, а впереди была слившаяся с горизонтом белая равнина. Зима, которой он еще вчера не замечал, настоящая, белая зима, совсем не такая, как в городе. И он по заснеженной дороге пошел в эту зиму. Шел и то с горечью, то с возмущением, а то с удивлением думал о том, что произошло. Да, его работу оборвал дикий случай. Дикий!.. Но такой ли уж дикий? При разработке операции о Карандове просто забыли. Все забыли, и он сам в том числе. Причем он-то и должен был напомнить о нем первым. Подумал бы — и конечно же то, что сейчас случилось, было бы предусмотрено. С другой стороны, как это можно было бы предусмотреть? Тогда, значит, отменили бы операцию?!

Когда стемнело, Самарин пришел к Рудзиту домой и, не вдаваясь в объяснения, сказал, что ему надо немедленно, этой же ночью, скрыться из Риги.

Рудзит в эту минуту растапливал печку, тому, что услышал, нисколько не удивился и продолжал раздувать робкий огонек, а когда он наконец разгорелся, сказал:

— Пойдешь в Задвинье, дам тебе адрес, там жди, а я тут свяжусь, с кем надо. А теперь мы выпьем горяченького чайку.

Пока он готовил чай, Самарин написал донесение в Центр:

«Произошла случайная встреча с Карандовым — смотрите мой отчет о блужданиях по тылам в начале войны. Он теперь работает здесь в гестапо, а раньше был в агентуре Осипова. Случайно увидел меня и опознал, когда я встречался с Осиповым. Экстренно с помощью нищего ухожу из города. Считаю это свое решение единственно правильным, тем более что Осипов работу для нас сегодня прекратил и ему грозят крупные неприятности по службе, связанные с бегством одного его агента при взятии нами группы в Борисове, который вернулся сюда.

Максим»

Передав Рудзиту донесение, Самарин сказал:

— Вместе с этим передайте радисту мою сумочку, что хранится у вас. Осторожнее с ней — она стоит очень дорого. — Это были золото и всякие драгоценности, которыми снабдили его еще в Москве.

— Не дороже жизни, — небрежно обронил Рудзит.

Он, видать, был неплохим психологом, заметил состояние Самарина и за чаем вдруг спросил:

— Знаешь, о чем я думаю, прося милостыню на рынке?

Самарин молча покачал головой,

— Так я тебе расскажу... Вот, к примеру, идет их патруль. Они теперь меньше как вдвоем не ходят — страшно им, окаянным. И вот они подходят ко мне на днях и смешное придумали — спрашивают чего-то по-своему, жестами поясняют, на свои задницы показывают и ржут. А я ничего. Только смотрю на них и про себя говорю: скоро вы, гады, заплачете. И они, ей-богу, будто поняли, что я думаю, — один подтолкнул другого: дескать, пошли-ка от него куда подальше. Уходят и оглядываются, за спины свои боялись... Ох, не хотел бы я быть на их месте! Тебе я помогу, не беспокойся. Не впервой это... Вот недели две назад тоже через Задвинье отправили мы в лес двух наших. В порту работали — на такелажке плавали. Так они выводили из Даугавы в море немецкий пароход, полный солдат. Вывели все как положено, а на прощанье сунули ему под корму магнитную мину. Здоровая, говорили, мина. Пароход еще виден был, когда рвануло. Немцы туда на спасение три судна бросили, но привезли человек тридцать, не больше. А нашим пришлось удирать — заподозрили, гады, неладное... — Рудзит помолчал, покачал головой: — Что-то я разболтался на ночь глядя. Тебе надо идти.

Самарин шел в далекое Задвинье. И хотя ночь была темная, к Даугаве он пробирался боковыми уличками Старого города, испытывая какое-то непривычное и странное ощущение. Еще утром, когда шел на свидание с Осиповым, он совершенно не ощущал враждебности города, его улиц, прохожих. А сейчас все в нем было напряжено ожиданием опасности, каждый перекресток, казалось, таил опасность. Самое неприятное было в том, что он не мог вывести себя из этого состояния, понимал — это нервы, но если раньше ему не раз удавалось зажимать их в кулак, подчинять воле, сейчас это не выходило, и все потому, что он знал: в этом городе находится человек, который мог в любую минуту разоблачить его.

Улица была выбелена выпавшим за день нетронутым снегом, и Самарин, чтобы оставлять меньше следов, старался ступать на прогалины или в чьи-то припорошенные снегом следы.

Самарин шел вдоль сплошной ограды палисадников, вглядывался в номер каждого дома.

Он уверенно вошел в калитку, обошел стороной рванувшуюся с цепи собаку и постучал в окно.

Вышедший на крыльцо старик молча смотрел на Самарина.

— Вам записка от Рудзита, — тихо сказал Самарин.

— Заходи. — Старик зажег коптилку, прочитал, записку, сжег ее и сказал: — Раздевайся. Будешь жить здесь. — Он стал надевать дубленый кожушок: — Посиди, я пойду твой след на улице своим притопчу.

Когда он вернулся, Самарин уже совсем успокоился и даже как-то отрешился от того, что с ним произошло.