Черное солнце - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Арбенина cтр.№ 52

— Я?

— Ну, вот и я также подумал: вы не полезете, санкции на обыск никто не даст, а как еще бы я это достал?

Да, что и говорить. В душе Светлова не могла не согласиться. Такие привычки Ладушкина существенно расширяли спектр возможностей их со Светловой новоиспеченного «агентства». Поэтому возмущаться было бы высшей степенью лицемерия А итог несанкционированного обыска, произведенного Ладушкиным, был великолепен: письмо к генералу, в котором его шантажировала Марион Крам!

— Ладушкин!.. Но почему, как ты думаешь, Тегишев его не уничтожил?

— Не знаю.

— Или хотя бы не спрятал как-то похитрее?

— Да, непонятно!

Хранить такую улику!

— Получается, что письмо лежало практически на виду?!

— Получается.

— Словно его кто-то специально так положил. Будто нарочно!

— Но кто?

— Кто-то, кто хотел генерала подставить… В таких случаях других вариантов нет.

— Но кто мог догадаться, что я полезу в его дом?

Даже вы этого не знали.

— Ты прав. К тому же генерал не подследственный и никто его ни в чем не обвиняет.

— Такое можно и подстроить, если кто-то намеренно рассчитывал на обыск.

— Пожалуй.

* * *

Письмо Марион Крам было написано в обтекаемых фразах. Столько тут было умолчаний, что смысл становился понятен только двоим, кто пишет и кому письмо адресовано. Речь идет о каком-то грехе молодости. Преступлении двадцатилетней давности — преступлении, о котором «генерал вряд ли захочет, чтобы узнали все…».

Что за грех? Что за преступление?

Может быть, опять какие-то ложные домыслы?

«Гадости», вроде тех, что пишет Зворыкин?

Домыслы «наугад» того же рода, что раскручивает Орлов-Задунайский?

И все это вызвано тем, что генерал Тегишев словно создан для того, чтобы его шантажировали, — яркая, заметная фигура, чье генеральское прошлое представляет большой простор для подобных домыслов, для того, чтобы каждый, кому не лень и охота подзаработать, мог обвинить его во всевозможных злоупотреблениях. Богатый человек, чье богатство вызывает немало вопросов. Впрочем, чье состояние на нынешнем историческом отрезке не вызывает их?

Возможно, все и так. И домыслы ложные, и гадости выдуманные, и шантаж ни на чем не основан.

Существует только одно «но»: Орлов-Задунайский и Зворыкин живы-здоровы, а Марион Крам мертва.

Марион Крам не просто мертва. Она убита.

Аня позвонила Инне Гец. Нужно было ее согласие на дальнейшие расходы. Молчание Тони Семеновой, ее нежелание встретиться, скорее всего, можно было бы сломить — так казалось Светловой! способом простым, незамысловатым и сильнодействующим: подкупом, деньгами, денежным подношением.

Аня прикинула, сколько может понадобиться.

Петербургская нуждающаяся семья. Но, правда, уже попробовавшая вкус больших денег: сын, бандит Женечка, прежде чем погибнуть, просветил.

И вот с этой высчитанной необходимой суммой Светлова и отправилась в дорогу.

Экспресс, уходивший по четвергам, — Светловой более всего нравился этот вариант попадания в Петербург! — отправился и прибыл точно по расписанию, минута в минуту.

Вообще-то Аня терпеть не могла спать в поездах Это переодевание-переобувание в тапочки в присутствии совершенно незнакомого человека, когда двое еще десять минут назад совершенно незнакомых людей стукаются лбами в тесном пространстве купе, казалось ей довольно дурацким. Поэтому всякие там «Красные стрелы» ее нисколько не прельщали: Светлова любила четверговый экспресс.

* * *

В Петербурге накрапывал мелкий дождь.

А Светлова предвкушала. Ей было понятно, что Тоня Семенова знает немало. И чем больше Анна вспоминала детали своего прошлого посещения четы Семеновых, тем более досадным ей казалось, что она в прошлый раз так и уехала от них, не добравшись до настоящей информации, способной пролить свет на эту историю.

И Светлова, уверенная в том, что денежное подношение подействует, готовилась к удивительным откровениям.

Но самым большим откровением для Светловой оказалось то, что деньги ей не понадобились.

Подкуп не состоялся.

* * *

Тоня Семенова, разумеется, «имела в виду» всех своих соседок… Осуждают они ее, видите ли! Посмотрели бы на себя.

А если бы им «в подоле» такого ребеночка принесли?

Всякими разговорами о жалости да совести пронять Тоню было трудно.

Ну, не могла она взваливать на себя такую обузу!

Сын Женька им с отцом ничего не оставил, хотя деньги имел немалые. Да все ушло сквозь пальцы: и самого нет, и они с отцом остались под старость голью перекатной.

Получается, что остался им в наследство от Женьки только этот урод, которого Люська родила. Тоже Женечка.

Маленький сморщенный гном.

Тоня представила уродливое тельце, покрытое язвочками, и поежилась. Обычно она старалась не вспоминать мальчика.

Неприятно Тоне было — плевать на соседок! — что сын Женька никогда ей не снился.

Сведущие люди говорили:

— Обиделся он на тебя. Не хочет приходить проведать.

* * *

Обычно Тоня успокаивала себя такими рассуждениями: как от ее Женечки мог родиться такой урод?

Не мог. Никак не мог!

А раз родился, значит, Люська шалава.

Но, несмотря на эти категорические рассуждения, у Тони Семеновой было и подозрение, и объяснение, как все-таки у ее сына мог уродиться такой страшный гномик…

Однако думать обо всем этом Тоне Семеновой было невыносимо тяжело. Потому что есть вещи, в которых никому нельзя признаться, — и особенно самому себе.

Когда-то в молодости, когда ее сын Женя еще лежал в колясочке, Тоня Семенова нарушила один запрет по обычной российской привычке плевать на всякие правила и запреты.

Всем известно, что, если на пляже, например, объявляют, что купаться нельзя, потому что в воде могут быть вредные бактерии, через пять минут все, кто загорает на пляже, — будьте уверены! — уже будут плескаться в воде. Это весьма загадочная черта русского характера, но на ней многое построено в нашей жизни. А сколько анекдотов родилось на подобную тему!

Конечно, Тоня знала о существовании запрета. И ей не надо было брать коляску с собой на работу. Это тоже категорически запрещалось!