Чудо - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Арабов cтр.№ 3

– Куда ж мне их?

– В сенях пусть стоят или в сарае.

– Это грех, в сарае-то!

– Всё. С меня хватит!

Танька порывисто встала со своего места и бросилась к киоту. Вскочив на стул обезьяной, стащила из угла вниз Богородицу, трех святителей и уже схватилась за Николая Угодника...

– Его-то хоть оставь... Николу-то!

– Николу, говоришь? – И Танька вдруг хитро улыбнулась. – Если Николай, то пусть стоит.

Слезла со стула, отряхнула ладони от пыли и паутины. Озорно спросила:

– В печку или как?

Со смехом открыла печку и попыталась запихнуть в нее трех святителей.

Мать, скуля, бросилась на Таньку и вырвала доску из ее рук.

– На привидений похожи, – сказала Танька, бросив беглый взгляд на неведомые изображения. – И чтоб я их в доме больше не видела!

– Ладно, я их людям отдам, – пообещала мать.

– Да кто их возьмет?

– В Москве, я слышала, есть люди, – рассудительно сказала Клавдия Ивановна. – Берут. И даже деньги платят.

– А где Москва-то? – спросила ее Танька.

Клавдия Ивановна пожала плечами.

Этот вопрос был для нее риторическим. В Москву она никогда не хотела, добраться до нее не могла, ибо в точности не знала, где она. Но опытные люди говорили, что если перевалить через горы и проехать еще километров восемьсот, то покажутся вскоре огненные башни, и душа от удивления вылетит из груди.

Клавдия вытерла икону о свой халат и поставила ее на пол.

– У тебя тройчатка есть? А то голова раскалывается.

– Меньше нужно гулять, Таня, – сказала мать с надрывом, потому что речь шла о наболевшем.

Возвратилась к столу, отломила кусочек черного хлеба и корочкой подобрала с тарелки остатки супа. Отправила хлебушек в рот. Промокнула губы кусочком байковой ткани, который вытащила из кармана халата.

Сделала радио потише и полезла в буфет за лекарством.

Что это была за тройчатка? Неведомо. Но я застал еще те достославные времена, когда из всех лекарств было лишь два: тройчатка и пирамидон с анальгином. Зато и лечились ими от всех болезней, быстро и действенно. «У вас тройчаточки не найдется?.. Дайте мне, что ли, тройчаточки!..» И опрятная, чисто одетая дама в аптеке, похожая на школьную учительницу, отдавала в руки маленькую коробочку, похожую на спичечную, но только много тоньше, на которой было написано это сладкое слово «тройчатка»!..

Храм Всех Святых стоял на окраине города недалеко от металлургического завода имени Серго Орджоникидзе. Собственно, горку, на которой белела колокольня, и металлургический комплекс отделяла друг от друга хилая речка, слегка примерзшая от сильных морозов, которые ударяли здесь с ноября. Полностью река не замерзала никогда, потому что завод спускал в нее отходы, и они катились ниже, в близлежащие деревни. Рыба ходила не так, как до войны, когда она заплывала в подолы баб, полоскавших белье, но все же была – карась, уклейка, плотва, иногда попадались даже веселые щуки, которых ели сами, а остальной рыбой подкармливали скотину.

Роза ветров несла промышленный дым прямо на церковь, так что немногочисленный клир вечно кашлял, сморкался в платочки, отбывая непростую повинность то ли перед невидимым Богом, то ли перед собственной совестью.

Клавдия Ивановна вошла с авоськой через остатки разрушенной ограды на церковный двор.

Был он странным. Из снега торчали несколько ветхих крестов и могильных памятников. Кладбище было частично снесено, и на большой куче промерзшей глины победно стоял заглохший трактор. Бурые кирпичи колокольни, изъеденные ветром, смотрели на мир из-под облезшей штукатурки, говоря, что все проходит, и дурное, и хорошее.

Настоятель отец Андрей пилил дрова неподалеку от своего маленького одноэтажного дома одноручной пилой. Делал он это с видимым усилием, из-под скуфьи струился пот и залеплял глаза. Бревно было обледенелым, толстым и хотя лежало на козлах, дело продвигалось медленно.

Поставив авоську на снег, Клавдия Ивановна подошла тихонько к батюшке.

– Я вот что... – пробормотала она, с трудом подбирая слова. – Вас забыла, как звать...

Настоятель посмотрел на нее мутным взглядом, продолжая пилить. Несмотря на свои тридцать с лишком лет, он выглядел подавленным и старым в основном из-за времени, которое носил в себе. А было это время в несколько тысяч лет, взятое им из Писания и кое-как приспособленное под собственную мятежную душу.

– Чего тебе? – спросил он после паузы.

– Я, гражданин поп... Я тут вам принесла... Вроде подарка.

Она кивнула на авоську.

Батюшка опасливо посмотрел на снег и ничего не сказал.

– Уже отслужили сегодня?

Он не ответил.

– А я слышала, вас под кинозал оборудовать будут.

– Этот вопрос еще окончательно не решен, – пробормотал настоятель.

– Но ведь людям же нужно кино, так ведь?

Батюшка подышал на озябшие руки. Потом закашлялся.

– Ты крещена? – спросил он ее хрипло.

– Да вроде.

– Тогда почему спрашиваешь про кинозал?

– А что здесь такого? – не поняла она. – В городе об этом все говорят...

– Ну и доволен народ?

– Доволен. Но не всем.

Батюшка отер рукою иней с бороды. Он вдруг почувствовал в душе слепую давящую ненависть. Обычно, когда это происходило с ним, он клал на свои плечи и живот торопливый трехперстный крест. Но сейчас он почувствовал, что ему стыдно перекреститься перед ней. Что этот жест будет уликой против него, ничего не даст, а только ославит перед людьми.

– Дети есть? – спросил он глухо.

– Дочка.

– И тоже такая, как ты?

– Это вы про что?

– Кино любит?

– Любит. Из-за темноты. Они там целуются.

– Не крестила ее? – выдохнул он из себя, как зверь выдыхает вой.

– А зачем?

– Иди отсюда, – пробормотал настоятель.

– Ладно. Прощайте.

Клавдия Ивановна вытряхнула иконы на снег, как вытряхивают мусор, спрятала авоську в карман драпового пальто на ватине и пошла восвояси.

Настоятель приблизился к иконам, бегло вгляделся в их лики. Смущение оставило его. Он поцеловал каждую, несмотря на то, что Клавдия могла это видеть.

– Погоди! – крикнул он вслед. – Как звать-то тебя?

Она остановилась у заглохшего трактора.

– А это вам зачем?

– Молиться за тебя буду, – выдавил он, потому что так было надо.