Чудо - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Арабов cтр.№ 20

– А нельзя по-другому? – сказал вдруг Сашка.

– Как это по-другому? – не понял отец.

– Но ты же сам сказал: или ты распинаешь, или сам висишь на кресте. А нет другого пути?

– Нету.

– А я найду.

– Попробуй, – разрешил ему Андрей. – Это никому до тебя не удавалось.

– Я смогу, – пообещал Сашка. – Не беспокойся.

Отец Андрей призадумался. Он перевел собственную сентенцию на себя и почувствовал возможную лживость произнесенных им слов. Сам-то он висел на кресте или распинал висящего? Не понятно. Он всегда думал, что его распинают. Но дети были рядом, жена Павла намедни связала ему ладные носки из овечьей шерсти, и дом был хоть на летнем фундаменте, но собственный, не коммуналка, не клоповный барак, не холерный больничный корпус. И если отец его умер на лагерных нарах, то сына не тронули, и ему явно светила смерть в кругу жены и детей, то ли двух, а то и девяти, пока безымянных, но существующих уже в метакосмосе, смерть с исповедью и причастием, если к тому времени, конечно, церкви еще сохранятся.

Но он успокоил себя тем, что не следует торопить события. И что его личное место на кресте или рядом с ним определится Богом в самом ближайшем будущем.

– ...причащается раба Божия Лиза во оставление грехов и в жизнь вечную, аминь. – Отец Андрей аккуратно положил кусочек причастия в рот беззубой старухе из чаши, которую держал в руках сын.

Промокнул ей губы и дал поцеловать чашу.

– ...причащается раба Божия Елена во оставление грехов и в жизнь вечную, аминь.

Народу на литургии было немного, всего человек десять, знакомых до боли, постоянных агнцев Христова стада, в вере которых отец Андрей был вполне уверен и которые составляли его настоящую Родину. Не та березка на лысом склоне, тем более не кадящий днем и ночью завод, не партия, которая задумчиво смотрела на церковь, размышляя, прихлопнуть ли ее сразу или дать помучиться, а вот эти – Лиза, Елена, Федор, Прасковья... Бог в его душе существовал благодаря им. Но тот же старец, что нагадал девять детей, обличил его однажды в человекоугодии, сказав, что абсолютно пустая церковь не отменяет тем не менее существования Бога, а поголовный атеизм не отменяет Христовой жертвы.

Этого отец Андрей понять не мог. Он всегда считал, что святыня существует только благодаря почитающим ее людям, икона мироточит только из-за любви прихожан и паломников.

За стенами церкви был слышен механический гул. В узком окне, забранном решетками, был виден экскаватор, который сносил уверенным ковшом остатки сельского кладбища.

– ...причащается раб Божий... – слова застыли на губах у отца Андрея.

Перед ним стоял кругленький человечек с веселым счастливым глазом, во всяком случае, одним, с пыжиковой шапкой в руках, который явно не проходил исповеди, но зато подошел охотно под причастие. Это был Михаил Борисович Кондрашов.

– Что вам? – спросил в недоумении священник.

– Пришел засвидетельствовать свое почтение, – весело сказал ему Кондрашов. – Попробовать не дадите?

Он имел в виду причастие.

Отец Андрей накрыл чашу расшитым золотом по-кровцом и, на всякий случай, отодвинул подальше.

– Все подошли, кто исповедовался? – спросил он прихожан.

Церковь удовлетворенно вздохнула.

– Я вас после службы подожду, – пробормотал Кондрашов. – Разговорчик имеется прелюбопытный.

Отец Андрей вынужденно кивнул.

Взял из рук сына чашу, занес ее в алтарь...

– Слава тебе, Боже, слава Тебе...

Осторожно доел оставшиеся кусочки просфоры. Выпил разбавленное вино до капли и промокнул губы.

Он вышел из алтаря без риз, в подряснике и увидел, что Кондрашов меряет складной линейкой иконостас, что-то шепча под нос и вычисляя. В храме к тому времени, кроме них, не осталось ни одного человека.

– Вам помочь? – спросил его отец Андрей.

– Да все уже просчитал. Какой экран заказывать, – озабоченно пробормотал Михаил Борисович. – В Свердловске доставать нужно... Через управление кинофикации...

Он сложил линейку и спрятал в карман пальто.

– А может быть, обойдемся без экрана? – дипломатично поинтересовался настоятель.

– Какой же это Дом культуры без экрана? Нет. Невозможно, – отрезал уполномоченный. – Хотя... – здесь он замялся, и маленькие глазки его хитро блеснули. – Можно было бы отложить решение этого вопроса, если бы вы меня не обижали...

– Чем же?

На это Кондрашов вдруг вытащил из внутреннего кармана распечатанный почтовый конверт.

– «Его святейшеству Патриарху Всея Руси Алексию от протоиерея Андрея Голубцова, настоятеля храма Всех Святых в городе Гречанске...» – прочел с выражением Михаил Борисович. – Вы писали?

Отец Андрей смолчал.

– «Самоуправство уполномоченного по делам религии не имеет границ... Осквернение кладбища с костями наших отцов... Само существование единственного в городе храма поставлено под угрозу...» Стиль, кстати, канцелярский. Из вас мог бы выйти прекрасный бюрократ!

– На почте перехватили? – предположил настоятель.

– Помилуйте, Андрей Евгеньевич. – Кондрашов прижал пухлые руки к своей груди. – Какая почта? Из канцелярии Патриарха мне переслали со специальной резолюцией: «Разобраться и принять меры».

– Сам Патриарх наложил резолюцию?

– Думаю, что не сам, – пробормотал Михаил Борисович, вглядываясь в резолюцию. – Но это и не важно. Виновный в безобразиях уже найден.

– Не я ли?

– Вы! – страстно выдохнул Кондрашов и даже причмокнул губами. – Какой догадливый! За это вас и люблю. – Он в порыве чувств обнял настоятеля за плечи. – В этом городе живут одни дураки. А про по... Между нами, православными. Кес ке се? Умных – только двое. Вы и ваш покорный слуга. А я тут обнаружил... В местном архиве. Знаете, как это местечко называлось при Петре Великом? «Горнорудный завод Смердянск»! Каково?

И Михаил Борисович громко захохотал.

– Смердянск! Клянусь покойной тетей!

Отец Андрей вздрогнул. В упавшем с неба хохоте почудились ему последние времена.

– Давайте выйдем на воздух, подышим. Погода нынче теплая, – предложил уполномоченный.

Тускло посмотрел на алтарь. Вдруг истово перекрестился, надел на себя шапку и пошел к выходу.

Снег стал рыхлым, ноздреватым, как пемза. Его хотелось брезгливо обойти стороной, хотелось не касаться даже ногами, но он был повсюду, по обе стороны Уральского хребта, и некуда было бежать.

Михаил Борисович коснулся рукой кладки, кусок трухлявого кирпича остался у него в руке...