— Тьфу! — она вычеркнула, опомнившись, подпись сына.
Вложила билетик в его руку.
— Иди! — и подтолкнула коленкой под зад.
Фет вошел в комнату, сжимая в руке унизительное для себя послание. Об этой минуте он будет помнить всю жизнь.
Лешек в это время засовывал наушники в потрепанный портфель, в котором он обычно приносил домой бутылки с водкой.
Фет заметил, что под мышкой его свитера белеет свежая дырка.
— Дядя Алеша, — через силу прочел он по билетику. — Вы ведь…
Отчим вздрогнул. Потому что так ласково мальчик никогда к нему не обращался.
Фет же не мог разобрать в записке последнего слова.
— Какого черта, Лешек? — сказал он от себя. — Куда ты мотаешь?
— Никуда, — соврал отчим, пытаясь застегнуть раздувшийся от белья портфель.
— А вещички зачем взял?
— Ты слыхал когда-нибудь про моральный выбор? — спросил Лешек. — Про старика Канта, про категорический императив? Когда вырастешь, мальчик, ты все поймешь!
— Но ты же не читал Канта! Ты читал Хемингуэя!
И Фет, решившись, уронил себя, потому что чувствовал, — мать стоит у двери, подслушивая:
— Дядя Алеша! Вы ведь не оставите нас?
— Конечно, нет, — сказал Лешек и ушел вместе со своим портфелем.
А через несколько дней мальчик вытащил из нового почтового ящика невзрачный белый бланк, заполненный от руки. Ему показалось, что это извещение с почты о каком-нибудь заказном письме. Но мама, прочитав, схватилась за сердце.
Это была повестка из военкомата.
Внешне все выглядело цивильно, — Фету действительно только что исполнилось шестнадцать лет, но вызов в военкомат, тем не менее, казался скоропалительным и быстрым, словно учреждение только этого и ждало и подготовило повестку за день до невеселого юбилея.
Мама была уверена, что вызов неслучаен, — он как-то завязан с ее неприятностями на студии и с тем опрометчивым письмом, которое она отправила Генеральному секретарю с неинтеллигентной дикцией. Дикцию время от времени передавали по телевизору, и мама с Фетом внимательно следили за тем, не подаст ли секретарь какой-нибудь тайный сигнал ей или сыну, — не подмигнет ли, не присвистнет ли со значением и не покажет ли пальцами козу. Свист или подмигивание означали бы, что письмо прочтено и ответ поступит, скорее всего, благоприятный. Однако коза не являлась, а присвистываний, наоборот, получалось подозрительно много, это значило, что секретарь подает знаки не только им, но и всем многочисленным корреспондентам, писавшим ему по своим безнадежным делам. И Фет сделал преждевременный вывод, что от поездки в Лондон остался один лишь свист.
— Не волнуйся, сынуля, — сказала мама, когда они переступили мрачные стены казенного учреждения, расположенного в районе железнодорожной платформы Лосиноостровская. — Ты у меня — гений, а гениев в армию не берут.
— Лешек сказал, что я — дебил, — пожаловался Фет.
— Это — одно и то же, — не стала спорить мама и сунула в руки Фету выписку из его больничной карты. — Как войдешь к терапевту — сразу показывай. А что надо сказать психиатру?
— У меня бессонница, — отрапортовал Фет без заминки, потому что отвечал на этот вопрос десятый раз.
— Правильно, — похвалила мама. — Джордж Харрисон тебе является во сне?
— Раза два в неделю.
— И про это скажи. А впрочем, не надо, — нахмурилась она. — Если он к тебе является во сне, значит, ты спишь по ночам?
— Выходит, что так.
— Скажи тогда, что просто является. Не во сне. Постоит у гардин, сыграет на гитаре и уходит.
— Хорошо, — пролепетал Фет.
От испуга его трясло. Он был в подобном учреждении в первый раз, и от возможных последствий у него начало болеть в животе.
— Вы куда, гражданка? — незлобиво поинтересовался человек в погонах, сидевший при входе у вертушки.
— Я — с сыном! — закричала ему мама, суя под нос повестку. — Вы разве не видите, что мальчик с трудом стоит на ногах?
— Слушай, а если меня посадят в тюрьму, ты тоже будешь со мной? спросил ее Фет, когда они поднимались по лестнице на второй этаж.
— Я всегда буду с тобой, — сказала мама.
— И когда умрешь?
— И когда умру.
Выписка из больничной карты могла помочь. Года два назад с ним случилась странная хворь, — из век вдруг выпали все ресницы, а голова начала сильно кружиться, особенно на закате. В школу он не ходил больше месяца, чему был несказанно рад, а врачи подозревали менингит. Однако таковой обнаружен не был, и после некоторых колебаний терапевт районной поликлиники вынес обтекаемый диагноз: «вегетососудистая дистония с диэнцефальным синдромом». Вынес в основном из-за симпатии к маме, но у нее был Лешек, так что она не могла в то время ответить диагнозом на диагноз. Говорили, что с синдромом не берут в армию.
В путанице, произошедшей в голове Фета, был повинен военкоматский хирург. Этот лысый сухощавый старик в пенсне, представитель поколения врачей, выносивших полутрупы с передовой и делавших из них повторно доброкачественных полусолдат, говорил:
— Какой прекрасный молодняк! — и щупал суставы у голых детей. Прелесть, а не молодняк!
Рядом сидела рыжая толстая медсестра, заносившая его мнение в карту.
Фет разделся до сатиновых трусов и подошел к нему синий, как курица, и трясущийся, как одуванчик.
— Здоровый молодняк идет! — сказал хирург, пощупав Фету задницу.
И мальчик понял, — в голове старика что-то заело, сдвинулось.
Все напоминало мясокомбинат, на котором Фет ни разу не был, но который представлял себе именно так. Больше всего его изумляла реакция синюшных детей, пришедших на освидетельствование. Они радовались, когда их называли здоровым молодняком, гусиная кожа загоралась, как лампочка, они бравировали друг перед другом несуществующими бицепсами и рвались в игрушечный бой.
Войдя к невропатологу, Фет, естественно, пожаловался на бессоницу.
— И у меня — бессоница, — сказал невропатолог, заполняя карту.
— Но у меня — Лешек, — объяснил Фет свое положение.
— И у меня — Лешек, — согласился с ним врач и дал благоприятный отзыв.
Психиатру Фет вручил свою выписку о дистонии.
— Это — не ко мне, — сухо сказала женщина.
— Но у меня призраки!
— Не выдумывай, — обрубила женщина. — Телевизора насмотрелся?
Фет понял, — назревает крах. Самый крупный в его недолгой жизни, и в армию придется идти вместе с мамой.
Он собрался с силами и у окулиста не смог определить ни одной буквы, даже самой большой. Врачиха рассмеялась, написав в карточке «Зрение 100 %».