– И что было потом?
– А потом умерла его жена. От сердечного приступа.
Через полгода после ее похорон мы поженились.
– Она умерла своей смертью или ей помогли? – заподозрила
неладное Эва.
– Лишь чуть-чуть.
– Как это?
– Я всего лишь сказала ей правду. О нас с Дэвидом. А
она… – Тяжкий, наигранный вздох. – Она не выдержала этого и умерла!
– Но зачем? Ведь она и так скончалась бы…
– Когда? Через месяц, три, пять? Через год? Или вообще
никогда! – На сей раз никакой игры – ярость была натуральной. – Да
если она доскрипела до семидесятилетия, то могла бы, с ее беспроблемной жизнью
и лучшим лечением, протянуть и до восьмидесяти! А у меня каждый месяц на счету…
– Дэвид не заподозрил?
– Нет. Я была вхожа в их дом. Как личный модельер
семьи. Элизабет мне симпатизировала, мы часами дули чай на веранде, а Дэвид
млел от этой идиллии… – Элена зло усмехнулась. – За чаем все и
произошло! Я нашептала Лизи о наших взаимоотношениях в тот момент, когда Дэвид
отдавал распоряжение слугам. – Улыбка стала шире, растянувшись чуть ли не
до ушей, и Эве стало жутко от ее вида. – Потом мы поженились, и я стала
очень богатой. Дома по всему миру, личный самолет, яхта, эксклюзивные автомобили.
Дэвид баловал меня. Задаривал стотысячными побрякушками, нарядами,
произведениями искусства. Но все это мне было не нужно, я мечтала об одном –
вернуться в Россию, чтобы довести до конца дело, ради которого я, собственно, и
стремилась стать госпожой Рэдрок. Я начала жаловаться на скуку и очень
натурально тосковала по родине. Дэвид не мог смотреть, как я страдаю, он купил
для меня разваливающуюся фирму «Дары Севера» и квартиру в Москве, а для себя
дом в «Горном хрустале» (его легкие стали пошаливать, и врачи рекомендовали ему
переселиться в горы). Наконец мы перебрались в Россию. Первое время все было
нормально. Мой муженек не жаловался, не просился домой, не сдерживал меня в
расходах, а единственное, чего требовал, так это ласки. Ему нравилось, когда я
чмокала его в лысинку и некоторые другие места, которые благодаря «виагре»
кое-как шевелились. В общем, жили мы в согласии до того момента, как я не
привела в дом Антона… – И вновь при воспоминании о сыне ее лицо
преобразилось, став мягким и нежным, почти таким, как раньше, – видимо,
только Антон возрождал в Элене человеческие чувства. – Как-то в канун
Нового года я в компании английских кумушек из благотворительной организации
попала в один детским дом… До этого мы посещали в основном столичные и
подмосковные, а тут решили углубиться в провинцию, и когда выбирали, куда
именно поехать, я вспомнила о родных местах. В поселке, соседствующем с моим,
был детдом, убогий, бедный, вот туда я кумушек и притащила… Увидев диковинных
кукол, покемонов, спайдерменов, детдомовцы ринулись к нам и стали вырывать
игрушки из рук. Только один мальчик остался в стороне. Самый красивый и гордый.
С брезгливой улыбкой он смотрел на товарищей, не делая ни одной попытки
приблизиться к «рогу изобилия». Когда же я подошла к нему сама и протянула «тетрис»,
он качнул головой и отвернулся. Как маленький принц, униженный подачкой… –
Элена зажмурилась, вспоминая, и продолжила рассказ, не разлепляя век – она не
боялась Эвы, видя, как та слаба. – И вот тут я вдруг поймала себя на
странном ощущении… Мне показалось, я откуда-то его знаю. То есть в его лице,
осанке было что-то знакомое… Я не могла понять что, пока взгляд мой не уткнулся
в зеркало, висящее на стене. В нем отражались я и тот мальчик, и мы… Мы были
очень похожи! Неужели ты, Эва, этого не заметила? – Эва молча качнула
головой. Жеста этого Элена видеть не могла, так как глаза ее были закрыты, но
она будто ее мысли прочитала и протянула задумчиво: – Странно… А между тем он
просто моя копия… Особенно у нас мимика похожа, но тут я следила за своим лицом,
чтобы вы ничего заметили, пока я не сказала сама… И ведь не заметили! Хотя как
можно было не обратить внимания на то, что у него мои уши, скулы, глаза…
Особенно глаза, поэтому он их и закрывал очками… Знала бы ты, как я счастлива,
что в моем сыне нет ничего от его отца, он пошел в меня… – Элена стряхнула
с себя оцепенение и продолжила повествование: – Когда я заметила наше сходство,
я растерялась. Я не знала, что думать! Я была уверена, что мой сын умер, но в
то же время какое-то шестое чувство подсказывало мне, что этот детдомовский
мальчик – частичка меня… И я пошла к заведующей, желая узнать о нем. Она
сказала, что мальчика зовут Антон Бачков (фамилию ему дали врачи, которые
спасли его, вынув из мусорного бачка), ему двенадцать с половиной, он очень умен,
силен, ловок, но диковат, не идет на контакт ни с одним потенциальным
усыновителем. С ребятами тоже не находит общего языка. Они не любят его за
высокомерие и нежелание подчиняться авторитетам. Из-за этого на мальчика не раз
нападали старшие товарищи и били так, что на его теле и голове до сих пор
остались шрамы… – Элена открыла глаза и, поблуждав ими над Эвиной головой,
остановила их на щели в потолке. – Больше всего остального меня, конечно,
поразил возраст Антона. Ему было ровно столько, сколько было бы моему сыночку,
останься он в живых… Совпадение? Быть может… Но как тогда объяснить наше
поразительное внешнее сходство и непреодолимую тягу друг другу? Ведь не только
я, но и он ко мне потянулся… Как только я перестала навязывать ему подарки, а
завела простой разговор, он так охотно пошел на контакт, что педагоги просто
диву дались… Никому до меня не удалось найти с Антоном Бачковым общего
языка… – Элена, прикусив губу, улыбнулась. Улыбка получилась чуть
кривоватой, такой, какая частенько блуждала по лицу Антона. Оказывается, у них
действительно была похожая мимика. – Я стала навещать мальчика регулярно.
Я узнала его и полюбила. Уверенность в том, что он мой ребенок, крепла во мне с
каждым днем. Но сомнения все равно нет-нет да одолевали меня. Я давно перестала
верить в чудеса, а это было бы самым настоящим чудом! Когда же мне надоело
мучиться неизвестностью, я решилась сделать анализ ДНК. Результат меня потряс!
Оказалось, я являлась его кровной родственницей на девяносто девять и девять
десятых процента… Антон действительно был моим сыном! Выжившим, несмотря ни на
что!
– Поняв это, вы забрали его из детдома?
– Да.
– И что же Дэвид?
– Он не принял Антона.
– Почему?
– Я не могла сказать ему правду. О том, что он мой. О
том, что я родила его от маньяка, державшего меня в рабстве… Дэвиду я сообщила,
что решила усыновить Антона.
– И что Дэвид?
– Категорически отказал мне.
– Он не хотел детей?
– Приемных – нет.
– И что же вы предприняли?
– Сначала я пыталась его переубедить. Когда поняла, что
это бесполезно, поставила ультиматум: или я оставляю Антона, или ухожу. Дэвид
выбрал последнее… – Элена глубоко вздохнула. – Я, по заведенной
традиции, сделала вид, что смирилась. Я поселила Антона в съемной квартире,
наврав Дэвиду о его возвращении в детдом. К тому времени мой мальчик знал обо
всем. Я рассказала ему правду, не утаив ничего. Я посвятила его в свои планы
относительно тебя, и он понял и поддержал меня. Вместе с ним мы стали мечтать о
том, когда осуществим мою месть, но нам мешал Дэвид…