– Леха, зайди ко мне, – бросил он в трубку после
того, как его соединили со Смирновым.
– А чаем напоишь?
– Обязательно.
– Тогда бегу…
И ведь на самом деле прибежал! А как иначе он успел бы
достичь кабинета Голушко еще до того, как тот опустил трубку на рычаг?
– Ты, Смирнов, прямо как племенной рысак
носишься! – рассмеялся Митрофан, едва завидев товарища на пороге. –
Неужто так чаю хочешь?
– Очень, – серьезно ответил Леха. – Твой
рулет пересоленным был. И переперченным. До сих пор во рту палит…
– Не надо было его жрать в таком количестве. –
Митрофан щелкнул по кнопке электрического чайника.
– А с чем чай будет?
– С «таком».
– Это как?
– Просто… «так»! То есть пустой.
– Не, Голушко, ты что, издеваешься? Пустой я б и у себя
в кабинете попил…
– Тогда топай к себе. Как попьешь, сюда вернешься.
– Мить, не жмоться, а? – заканючил Леха. –
Печенюшечку выдели… Хоть одну…
– Да ты все триста граммов с утра слопал!
– Значит, в следующий раз сразу полкило бери.
– В следующий раз я кабинет запру, чтоб ты в него до
завтрака не просочился! – обалдев от Лехиной наглости, рявкнул
Митрофан. – Так ты чай будешь? С «таком»?
– Буду, – обреченно вздохнул Леха.
Заварив ему пакетик «Ахмада» и поставив стакан на стол,
Митрофан передал содержание телефонного разговора с отцом. Выслушав его, Леха
сначала чаю хлебнул и только потом сказал:
– Обыск надо в общежитии для персонала провести.
– Да, я тоже так думаю, – согласился с ним
Голушко. – И в первую очередь у этих четверых: плотника, прокатчика,
охранника и библиотекаря.
– Да брось, Митя! Снотворное мог стянуть любой человек
из обслуги. Пока Марченко, к примеру, были на ужине, он проник в комнату…
– Каким образом?
– Что за вопросы дилетантские? Отпер дверь
универсальным ключом!
– Нет у преступника никакого ключа. Иначе он не ломал
бы задвижку на окне в бунгало Миловой. – Голушко пощипал ус – он всегда так
делал, когда погружался в раздумья. – А еще мне думается, что кража
снотворного была незапланированной. Скорее всего, оказавшись в номере Марченко,
убийца случайно увидел на тумбочке пузырек и решил его «прихватизировать»…
– Что ж… Вполне возможно… – Смирнов сделал еще
один глоток и поморщился. – Ну и гадость этот ваш чай с «таком»… Может, к
соседям сбегать конфеточек поклянчить? Как думаешь, у кого можно ими разжиться?
Но Митрофан, казалось, его последних слов даже не слышал.
– Лех, – сказал он, стряхнув с себя
задумчивость, – ты давай начальнику «Эдельвейса» звони. Требуй с него
личные дела этих четверых субчиков. Пусть он их по факсу пришлет. Причем
срочно. Как только информация до тебя дойдет, сразу ко мне…
– Ага, лады! – Леха отставил в сторону недопитый
чай. – А сладенького все же завтра принеси…
Митрофан швырнул в Смирнова ластиком. Тот увернулся и,
победно улюлюкнув, выскочил за дверь.
Оставшись один, Голушко допил Лехин чай. После этого набрал
номер психолога Леонида Костина.
– Привет, Леня, – поздоровался с ним Митрофан.
– Здравствуй, – недовольно буркнул тот в
ответ. – Не рановато звонишь, а, Митя?
– Рановато, – покаянно вздохнул Голушко. – Но
до зарезу надо!
– Всем надо…
– Лень, я понимаю, что на составление полного
психологического портрета требуется времени гораздо больше, но…
– На это, Митя, нужны недели… Если ты о полном
портрете… – перебил его Костин. – И заниматься я должен только твоим
Габриелем, у меня же…
– Знаю, знаю, ты очень занят, – теперь уже
Митрофан оборвал собеседника на полуслове. – Поэтому я не прошу от тебя
сверхъестественного! Опиши мне преступника хотя бы двумя словами…
– Могу аж тремя! Мужчина средних лет.
– Издеваешься?
– Это ты, Голушко, издеваешься! Я даже твои материалы
изучить не успел, только беглый взгляд на тексты бросил…
Мирофан смиренно молчал. Костин еще некоторое время
разорялся, но потом, возмущенно попыхтев, буркнул:
– Ладно, скажу еще кое-что. Твой Габриель – одинокий
мужчина примерно твоего возраста. То есть ему от тридцати семи до сорока пяти.
Скорее всего ни разу не был женат. Либо имел очень короткий опыт семейной
жизни. Родился и вырос не в нашей полосе. Думаю, где-то на юге (проскальзывают
характерные для тех мест словечки). Умен, но не очень хорошо образован.
Набожен…
– Ты хочешь сказать, что он верующий?.. –
поразился Митрофан.
– Совершенно определенно.
– А как же главная заповедь «Не убий»?
– Поскольку мы говорим о человеке с явными психическими
отклонениями, то могу предположить, что он составил свой личный свод божьих
законов, коему неукоснительно следует… – Костин перевел дух. – Все,
Митя, пока больше ничем помочь не могу…
– И на том спасибо, Леня! До свидания.
Психолог распрощался с Голушко и отсоединился. Митрофан
вернул трубку на рычаг и, подперев щеку кулаком, погрузился в раздумья. То, что
о месте рождения и семейном положении подозреваемых можно узнать в личных
делах, бесспорно, радовало. Но чутье подсказывало Голушко, что эти факты ничего
следствию не дадут. А коли так – надо идти на аудиенцию к прокурору. Пусть
ордера на обыск выписывает…
Тут на столе задребезжал телефон.
– Слушаю, – бросил Голушко в трубку.
– Мить, я с директором «Эдельвейса» связался, –
услышал он голос Смирнова. – Вот жду факса…
– Если только ждешь, чего звонишь?
– Чтоб ты к моему приходу подготовился…
– Оркестр заказал?
– Достаточно будет занять у соседей парочку
конфет! – хохотнул Смирнов и отключился.
Выругавшись сквозь зубы, Митрофан швырнул трубку на рычаг,
после чего потянулся к сейфу. В нем под кучей бумаг лежала коробка конфет.
Голушко купил ее в презент прокурорской секретарше Катюне, когда узнал, что это
ее путевка в «Эдельвейс» Марго досталась. Хотел в понедельник преподнести, да
оказалось, что женщина серьезно заболела (поэтому и не смогла поехать в дом
отдыха). С того дня коробка в сейфе и лежала, Катиного выздоровления ждала…
А дождалась ненасытного Смирнова! Митрофан решил скормить
конфеты Лехе. Все равно Катюни пока на работе нет. А когда она поправится, он
для нее другую коробку купит.
Ждать Смирнова пришлось недолго. Явился он минут через
десять, держа под мышкой толстый файл с бумагами.