Ирка мамин монолог выслушала и успокоилась немного. Но
напоследок Леля огорошила известием, что показываться на родине Лешке пока не
надо – обманутый муж ищет наглеца, желая набить ему морду. Ирка очень
обрадовалась тому, что брат поживет у нее какое-то время, заверила в том
родительницу и, положив трубку, призадумалась, как Лешку найти.
Сначала она не сильно переживала – брат взрослый парень,
догадается, как ее можно разыскать. Ждала его с минуты на минуту, но он все не
появлялся. «Наверное, снял номер в гостинице, переночует, а утречком
приедет», – уговаривала она себя, но волнение не оставляло. Вдруг его
побили, ограбили, убили… Ирка всхлипнула и приказала себе успокоиться. Оторвав
взгляд от окна – вид темной улицы ее пугал, – она с удивлением обнаружила
сидящего в уголке кухни Алана Ку.
– Давно вы здесь? – опешила девушка.
– Минут пять. – Ку был невозмутим и, как обычно,
лохмат.
– Я думала, вы не придете.
– От Конопушки не так легко отделаться, я решил
забежать на десять минут и смыться.
– И чего же вы сидите здесь? Там веселее. – Ирка
кивнула головой на дверь в комнату.
– А я веселиться не умею. Не пью, не курю, танцевать
никогда не пробовал.
– И почему же вы такой?
– Как почему? Потому что я гений.
Ирка удивленно вскинула на него глаза. Вроде бы манией
величия Ку не страдал, а тут вдруг подобное заявление.
– Вы смеетесь?
– Конечно. – Алан озорно улыбнулся, и Ирка поймала
себя на том, что видит его таким впервые.
– Скажите, как человека в Москве найти? – вдруг
спросила она. Никогда раньше не думала, что ей придется обращаться за помощью к
Ку.
– А кого вы потеряли?
– Брата. Он ко мне поехал два дня назад и все не
появляется.
– Тот самый, которого Лешей зовут?
– А вы откуда знаете?
– Да там Конопушка всем девушкам его фотографию в нос
тычет, после чего они закатывают глаза и с придыханием шепчут: «Ле-е-е-ша». Он,
правда, слесарем работает?
– Правда.
– Я мельком видел фотографию и не понимаю, как с такой
внешностью парень не попался на глаза представителю какого-нибудь модельного
агентства.
– У нас в Ольгино агентств нет.
– Здесь его быстро заприметят. Могу поспособствовать.
– Вы бы лучше мне найти его помогли.
– Помогу.
Ирка надивиться не могла. Ку, который не обмолвился с ней и
парой слов, не касающихся работы, теперь треплется с большим удовольствием и
даже грозится помочь. Чудеса!
– Не пойму я вас, Алан. Я целый месяц с вами сдружиться
пыталась, а вы – как улитка из раковины не высовывались. Что с вами теперь?
– У меня замедленная реакция. Только теперь понял, что
вы это искренне делали.
– Вы что же, никому не доверяете?
– Почему никому? Только женщинам.
Алан почти не соврал. Женщинам он не только не доверял – он
их боялся. Именно о своем страхе перед ними он думал, когда вышел из квартиры
Ирки и сел в свой «Мерседес» с шофером…
Родился Алан двадцать семь лет назад в маленькой грязной
комнатенке, именуемой дворницкой. Мать его, намахавшись метлой и «хряпнув с
устатка» водочки, задремала, а когда проснулась от сильной боли, поняла, что
рожает. Помочь было некому (жильцы дома либо спят, либо на работе, а мужа у нее
отродясь не было), поэтому, «хряпнув» еще стаканчик, она решила справляться
сама. И справилась. Роды прошли без осложнений, пуповину она перерезала ножом,
которым только что строгала колбасу, сыночка завернула в тряпку. Затем допила
оставшуюся водку, кое-как помылась из чайника, а уж потом пошла к
телефону-автомату вызывать «Скорую».
Ребенка она назвала Леней, в честь Брежнева. Фамилию дала
свою – Кукушкин. Жили они бедно, но весело. Каждый месяц у Лени был новый папа,
а еще были песни среди ночи и батарея бутылок для игр. Когда мальчику
исполнилось шесть, мама родила ему братика. Назвала его Мишей, как Боярского, и
дала тоже свою фамилию. С той поры в дворницкой общей площадью восемнадцать
метров проживала семья из четырех человек – мальчики с мамой и сменяющие друг
друга папы.
В школу Леня пошел нехотя. Букв он не знал, надеть было
нечего, за завтраки заплатить тем более нечем. Мальчик чувствовал себя изгоем,
стыдился матери, посещавшей собрания в подпитии, и от стеснения не отвечал на
учительские вопросы, хотя урок знал наизусть.
Единственной его радостью был Мишук. Ленька был ему и папа,
и мама, и брат. Из своего скудного обеда, который школа выделяла бесплатно, он
выкраивал кусочек – то котлетку, то сосиску – и нес Мишке. Брал для него у
сердобольных жильцов одежонку, а потом подшивал и украшал помпонами. Один раз
поучаствовал в каком-то конкурсе чтецов и выиграл плюшевого медведя, вот и
подарок на пятилетие брата.
Младшенький любил Леню безмерно. Вообще, он был удивительным
ребенком, на редкость красивым (уж неизвестно в кого, наверняка в анонимного
папу, мать-то красотой не блистала), милым, смышленым. Поэтому известие о том,
что у Мишука порок сердца, вызвало жалость не только у Леньки, но и у жильцов
дома, и у начальника жэка, и даже у собственной матери. Последняя никогда
воспитанием своих детей не занималась, считала так: что вырастет, то и
вырастет, но болезнь сына ее потрясла. Пить она перестала, ухажеров отвадила и
с удивительной энергией начала искать деньги на операцию – хотя в те времена
медицина была еще бесплатная, но везти мальчика надо было аж в Ригу, к лучшему
специалисту. Собрали приличную сумму, спасибо сочувствующим. Леня тоже принимал
участие – ходил по домам своих одноклассников и, сгорая от стыда, клянчил
деньги у их родителей. Ради брата он был готов на все!
Леня очень хорошо запомнил тот день, когда нужная сумма
лежала перед ними на столе. Мишки дома не было (его забрал в гости сосед, пенсионер
Михалыч), мать радостная, розовощекая, похорошевшая без вина, все щебетала, как
они вылечат мальчика и он здоровеньким пойдет в школу, скоро ведь уже, и как
заживут дружной семьей. Леня ей верил. Впервые он почувствовал к матери любовь.
И уважение к ее силе воли, характеру. Он забрал Мишука из гостей, прихватил
немного денег и решил устроить брату перед отъездом праздник. Были и карусели,
и зоопарк, и кафе-мороженое. Мальчишка захлебывался от смеха весь день, а
Ленька не мог нарадоваться, что доставил Мишуку такое удовольствие.
Возвратились они домой вечером. Дверь в их комнатенку
оказалась не заперта. Леня вошел, включил свет, хотел было поругать мать за
халатность – в доме такие деньги, а она не запирает! – и замер с открытым
ртом. На полу, раскинув руки и ноги, валялась их мать. Изо рта вытекала тонкая
струйка слюны, поодаль валялись бутылки и ее несвежие трусы. На заголившемся
бедре красовался огромный фиолетовый синяк. Деньги исчезли.