Покорно принял мешок на голову и, не сопротивляясь, подчинялся всем приказам похитителей. Приказов, кстати, было немного.
Два раза – «направо!», один раз – «стоять!».
Его посадили в какое-то транспортное средство, нечто вроде вагонетки – Клеев слышал частый стук колес и ощущал давление встречного ветра.
Ехали так минут тридцать.
Лязгнуло что-то металлическое и, похоже, громадное. Вот как старые ворота банковского хранилища.
Потом Клеева подтолкнули, он сделал три шага вперед.
– Можешь снять мешок,– сказала Катрин Артуа.– Не стесняйся.
Выполнив распоряжение, Клеев, естественно, Суку не увидел. Только динамик под потолком, возле лампы.
– Проходи,– сказал динамик голосом Артуа.– Нам нужно с тобой поболтать и обсудить некоторые обстоятельства.
А теперь вот еще и требуют раздеться.
Телом своим Клеев был, в общем, доволен, но если вдруг в Сети появится его изображение в голом виде... Вот он разденется, а из двери выскочат две-три голые девахи. Хрен кому что докажешь.
Но выбирать не приходится. Клеев снова выругался. От безысходности.
Открылась следующая дверь, в душевую.
Воду, слава богу, врубили нормальную, не кипяток или ледяную. Клеев постоял под душем минут пять, потом горячий воздух его обсушил, потом открылась следующая дверь.
В комнате на стуле были развешаны и разложены белье, носки, джинсы, светлая рубаха и теплый пуловер. Все его размера, даже туфли подошли.
Глянув на себя в зеркало, Клеев вдруг сообразил, что именно так он был одет в то, первое настоящее свидание с Брюссельской Сукой в две тысячи тринадцатом, в Швейцарии.
Брюссельская Сука решила напомнить ему... или себе... о прошлом? О том, что прошло давно и навсегда?
Чушь! Что-то Катрин задумала. Настолько важное, что выдала своего агента – Митрич, падла! – из самого ближнего окружения Клеева.
Следующая дверь была нормальной, без брони, кремальер и засовов. Деревянная, покрытая лаком дверь.
– Входи,– сказала мадам Артуа, когда Клеев открыл дверь.– Входи, присаживайся. Нам нужно поболтать.
– Поболтать? – Клеев не стал хлопать дверью, аккуратно прикрыл ее за собой и остановился перед Сукой, сидевшей на диване.
Дама также была одета в джинсы и пуловер.
– Поболтать? – повторил Клеев.– А если я тебя придушу? Просто сейчас возьму тебя нежно за горло и начну сжимать... сжимать...
– Ты давно кого-нибудь лично убил? – спросила Катрин.– Вот так, своими руками взял нежно за горло и сжимал... сжимал?.. Нет? Ну и не умничай, пожалуйста. Мы слишком влиятельные люди, чтобы лично заниматься такими вещами...
Клеев посмотрел на свои руки.
– И очень старые,– добавила Артуа.– Почти пенсионеры. Вот я и решила, отчего пенсионерам не собраться и не сесть вот так, просто, не поболтать...
– О чем?
– О жизни. О том, как продлить ее еще чуть-чуть...– Артуа еле заметно улыбнулась.– Да садись ты, старик, никто тебя не собирается убивать. Тебе, может быть, жизнь спасают. Садись.
И Клеев сел в кресло напротив дивана.
– Выпьешь? – спросила Артуа.
– Пошла ты... со своей выпивкой.– Странно, но ругаться совершенно не хотелось.– Хотела говорить – говори.
– Хорошо,– пожала плечами Катрин,– выпить можно и потом. А пока... Твой опекун давно с тобой разговаривал?
– Это ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. И не нужно сейчас притворяться и врать. Я понимаю, что слишком давно мы это делаем, даже сами себе мы не всегда говорим правду, но... настал момент, когда все это теряет смысл. От нас в эту минуту не зависит ничего. Можно только сидеть и ждать.
– Чего ждать?
– Не знаю, честно – не знаю. Мой мальчишка... обитатель космической станции, он называет это «полный песец». Я понимаю, что он говорит не о пушном звере. Твой старик как это именует?
– Апокалипсис...– сказал Клеев.
– И так, и так – конец света,– заключила Артуа.– Твой какие сроки называет?
Пауза. Клеев теребит пуговицу на рубахе.
– Ну не жмись, как целка,– с брезгливым выражением лица говорит Брюссельская Сука.– Он же тебе говорил? Обещал тебя вытащить, если что? Обещал ведь? И к какому моменту ты должен подготовить чемоданы? Он ведь тебе обещал предоставить убежище на космической станции, когда начнется Завершающая Стадия?
– Обещал.
– И мне обещал. А я от его имени обещала еще троим людям, двое из которых уже мертвы... вашими стараниями. А ты скольким обещал? Тоже троим?
– Пятерым – у нас большая страна, недоверчивые люди, пришлось рассказывать пятерым. И все они еще живы.– Клеев оставил в покое пуговицу и скрестил руки на груди.
Психологи называют это закрытой позой, свидетельствующей о неискренности и недоверии, Клеев боролся с этой своей привычкой очень долго и, как оказалось, безуспешно.
– И это все, что ты хотела узнать?
– Нет, это только преамбула.– Артуа налила в стакан коньяку, сделала маленький глоток.– Ты не ответил – какие сроки апокалипсиса называл твой опекун?
– Последний раз мы разговаривали с ним вчера. Я говорил ему о проблемах...– Клеев кашлянул и замолчал.
Он действительно отвык говорить правду. Вот хотел рассказать все, как было, а в горле запершило. Не нужно правды, потребовало подсознание. Ты что, с ума сошел, осведомилось тело? Не будь идиотом, Герман!
Ты очень удачно врал всю свою жизнь, ты так удачно врал, что смог прожить гораздо дольше, чем тебе пророчили... Зачем отказываться от того, что так тебе помогало?
Артуа терпеливо ждала. Она прекрасно понимала, что происходит с собеседником. Она и сама сражалась несколько часов, прежде чем смогла заставить... убедить... уговорить себя, что нужно рассказать правду.
Иначе они вымрут. Просто – вымрут.
– Хочешь, я расскажу, как для меня все это началось? – спросила Катрин Артуа.– Хочешь?
Клеев посмотрел ей в глаза и медленно покачал головой. Не хочет он этого знать. Не хочет. Он и о себе все с удовольствием забыл бы... Выбросил бы из головы.
– Ладно,– согласилась Катрин.– Тогда ответь мне на простой вопрос. Только не переадресовывай его мне. Просто – ответь. Хотя бы попытайся. Пожалуйста...
– Ну?
– Зачем тебе все это? – тихо спросила Артуа.
– Что «это»? – автоматически переспросил Клеев.
– Зачем ты ввязался во все это? Ради чего?
Клеев хмыкнул. Протянул руку к бутылке на столике. Замер и снова скрестил руки на груди.
– Ты уже десять лет вкалываешь на них.– Артуа ткнула пальцем вверх.– Что, только ради сохранения своей жизни? Или ты делаешь это ради всего человечества?