Фон Штайнберг слушал ее как завороженный, а после
выступления пригласил прогуляться. Эллина приняла его приглашение. Ей нравился
этот образованный, остроумный мужчина с безупречными манерами. В нем было
столько аристократизма, столько достоинства, что Эллина не могла им не
восхищаться. Ах, если бы она не была так страстно влюблена в Малыша! Фон
Штайнберг оказался именно таким мужчиной, какого она всегда хотела видеть рядом
с собой. И дело было не только в его уме, воспитанности и благородном
происхождении, но и в полном его равнодушии к плотским радостям. Хайнц мог быть
очень нежным, он любил касаться шеи Эллины, дуть ей на волосы, дотрагивался до
ее кожи, но никогда не переходил к более откровенным ласкам и уж тем
паче – не склонял к интиму. Он сам признался, что находит половой акт
отвратительным. Когда-то он, еще совсем юный, стал свидетелем того, как его
мать, баронесса, в отсутствие супруга совокуплялась с конюхом. Его безупречная
мамочка, истинная леди, эталон сдержанности и хороших манер, отдавалась
неотесанному мужику прямо в конюшне. Тело ее при этом так выгибалось, а ноги
дрожали, что Хайнцу сначала показалось, будто у нее эпилептический припадок.
Когда же он увидел ее перекошенное от вожделения лицо, то не сразу узнал в этой
похотливой бабе свою аристократичную мутер...
Хайнца тогда вырвало. И рвало всякий раз, как эта
картина всплывала у него в памяти.
Повзрослев, он научился справляться с такой реакцией своего
организма, но относиться к сексу как к чему-то грязному и порочному так и не
перестал. Из-за этого Хайнц не женился. Он дважды был помолвлен, но так и не
дошел до алтаря. Фон Штайнберг разрывал помолвки, понимая, что не сможет дать
своим избранницам полноценного супружества, как и терпеть их измены (в памяти
вновь всплывала мерзкая картина конюшенного разврата). И в свои тридцать
восемь барон оставался холостяком.
Фон Штайнберг уехал в Германию спустя десять дней. Он обещал
писать и звал Эллину в гости. Она, хоть и верила в его искреннее к себе
отношение, словам Хайнца особого значения не придала. Но не прошло и недели,
как она получила от него первое послание. Затем второе, третье. Фон Штайнберг
заваливал Эллину письмами и открытками. А потом он прислал ей официальное
приглашение посетить Германию, правда, не от своего имени, а от какого-то
Герхарда Кнаппа, якобы являющегося дальним родственником ее отца, Александра
Берга. Эллина, естественно, очень этому обрадовалась. Она давно мечтала
побывать на родине предков (в байку о своих немецких корнях она иной раз сама
верила), да и по Хайнцу соскучилась, но...
Ее не выпустили из страны!
Эллина обращалась ко многим своим знакомым с просьбой
посодействовать, однако разрешения на выезд ей так и не дали. Тогда она
попросила Малыша узнать, в чем дело. Но тот вдруг заартачился.
– Раз не дают разрешения, значит, так надо, – буркнул
он. – Между прочим, ты не одна такая. Сейчас политическая обстановка
настолько напряженная, что мало кого выпускают.
– Какая еще обстановка? – кипятилась Эллина. Она совсем
не интересовалась политикой, да и о том, что творится в мире, имела весьма
смутное представление. Естественно, ей было известно, что в Европе неспокойно,
но не более того...
– Ты вообще в курсе, что Германия оккупировала Чехию?
– Ну, я же не в Чехию собираюсь ехать, а в Германию...
– Нечего тебе там делать!
– А это, милый мой, не тебе решать, – вспылила
Эллина. Она терпеть не могла, когда кто-то пытался навязать ей свое мнение.
– Да пойми, что таким, как ты, там находиться просто
опасно...
– Что значит – таким, как я?
– Дорогая, ты можешь сколько угодно уверять всех, что
немка... И я не исключаю, что мать твоя действительно принадлежала к этой
нации, но твой отец... – Он покосился на стоявшую на комоде фотографию
Александра Берга (после этого случая Эллина спрятала ее далеко в шкаф). –
Он же чистокровный еврей. А это значит – ты наполовину еврейка, и
некоторые семитские черты в твоей внешности присутствуют...
– Замолчи, – процедила Эллина.
– Мне лично все равно, кто ты по национальности, но в
фашистской Германии евреям сейчас приходится несладко. Возьми газету и почитай,
что там с твоими соплеменниками творят! Про погромы и ночь «хрустальных ножей»
в частности. За одну ночь был убит девяноста один еврей, сотни ранены и
покалечены, тысячи арестованы и отправлены в концентрационные лагеря.
– Я не еврейка! – перешла на крик Эллина.
– Хоть самой себе не ври! – огрызнулся Егор.
Это была их первая ссора. Эллина вообще-то никогда с
мужчинами не ругалась: считала это делом бесполезным – все равно ничего не
докажешь, а своего добиться можно гораздо более действенными способами. Но с
Малышом все было по-другому. С ним она не могла до конца контролировать
свои эмоции (да тут еще такая больная для нее тема оказалась затронута),
поэтому Эллина сорвалась и влепила ему пощечину. Егора это ужасно разозлило.
Хлесткий удар по лицу он считал самым оскорбительным действием, на которое
может пойти женщина. Ведь знает, что настоящий мужчина никогда не ответит ей
тем же, так как она смеет распускать руки?
– Дура, – выругался он. – И психопатка к тому
же!
Егор шагнул к стулу, на котором висел его пиджак, сорвал его
и стал на себя натягивать.
– Ты куда? – испугалась Эллина.
– Ухожу, – буркнул он и рванул к двери.
– А как же чай? Мы собирались пить...
– Обойдусь, – огрызнулся Егор. – И, знаешь что,
без тебя я обойдусь тоже!
– Как это понимать?
– Между нами все кончено!
Скажи Эллине такое любой другой мужчина, она бы только
рассмеялась надменно и крикнула вслед «Катись!», но слова Малыша резанули ее по
сердцу, как бритва.
– Что за глупости? – воскликнула она, изо всех сил
стараясь не выдать голосом своего испуга. – Если ты из-за пощечины, то я
могу извиниться...
– Не нужны мне твои извинения!
– Малыш, постой! – Она поймала его за руку, но Егор с
силой ее выдернул.
Эллина на миг потеряла равновесие и покачнулась. Схватись
она в тот момент за что-нибудь, то устояла бы на ногах. Но Эллина специально не
стала этого делать, и в следующую секунду упала, намеренно задев рукой
этажерку. Та тут же рухнула на пол. Егор, услышав грохот, обернулся. Эллина
лежала на полу без движения, а в пугающей близости от ее виска находился угол
этажерки.
– Элли! – испуганно вскричал Егор. – Что с тобой?
Графиня не пошевелилась.
Малыш бросился к ней, упал на колени рядом. Она слышала, как
сильно и часто бьется его сердце.
– Милая, очнись, – зашептал он. –
Пожалуйста... – Егор склонился над ней и стал осматривать голову, думая,
что Эллина стукнулась ею об этажерку.