Собрав уцелевшие ценности, Александр и Эллина Берг (на руках
у няньки Марьи) отправились в Брест, чтобы пересечь границу с Польшей, а потом
двинуться дальше и осесть во Франции.
Добирались до Бреста в ужасных условиях: в переполненных
вагонах, без элементарных удобств, терпя хамство солдатни, подолгу простаивая
на полустанках. Эллочка всю дорогу плакала, Марья причитала (она только
сопровождала Бергов до границы, потом же собиралась вернуться в Москву, но ей
очень не хотелось расставаться с воспитанницей), а Александр как заведенный
повторял: «Ничего, еще немного осталось. Вот доедем до границы, пересечем
ее – и все, конец нашим мучениям...» Но дорожные тяготы оказались
цветочками, ягодки начались по приезде, когда выяснилось, что желающих покинуть
страну так много, что не выпускают никого. Пришлось ждать двое суток. На
третьи, когда люди уже изнемогали от усталости и нервного напряжения, границу
открыли.
Когда толпа пришла в движение, Беркович почувствовал, как
его ноги отрываются от земли. Испуганно вскрикнув, он попытался нащупать
подошвами твердую почву, но у него ничего не вышло. Толпа ринулась вперед,
увлекая Мойшу за собой. Марья с Эллиной были тоже подхвачены людьми, но нянька,
хоть и держала в одной руке девочку, а в другой свою котомку, затолкать себя не
дала. Поднатужилась и ринулась вперед. В итоге она смогла пробиться к
шлагбауму, тогда как Мойшу почти выдавили из толпы, а протиснуться на прежнее
место не давали люди, напирающие сзади.
Берг работал локтями с таким остервенением, что заехал
какому-то мужчине по саквояжу. Тот упал и раскрылся, из него посыпались
серебряные ложки, вилки и ножи. Пострадавший гневно закричал и наклонился,
чтобы подобрать свое добро. При этом он так резко согнулся, что ударил
стоявшего позади Александра под дых. Берг потерял равновесие и рухнул под ноги
толпы.
Марья, увидев это, развернулась и принялась расталкивать
ополоумевших людей, стремясь протиснуться к отцу своей воспитанницы. А так
как двигалась она не вперед, к заветному шлагбауму, а назад, то ее пропускали.
Наконец она пробралась к тому месту, где упал Александр. Толпа там уже поредела,
и Марья увидела лежащего на земле Берга. Тот пытался подняться, но у него не
получалось. Нянька собралась помочь ему, но тут голова Александра, оторвавшись
от земли на пару секунд, безвольно опустилась, глаза его закатились, а по телу
пробежала судорога.
– Преставился, – услышала Марья за своей спиной. –
Второй старикан за сегодня... У того тоже сердце не выдержало!
Нянька обернулась на голос и увидела позади себя пожилого
солдата. Он смолил самокрутку и равнодушно поглядывал на Берга. Рядом с ним
стоял совсем юный солдатик. Именно с ним разговаривал старик, ему же он
адресовал следующую фразу:
– А вещички-то у него умыкнули! Как упал, так кто-то из
толпы и саквояж, и чемодан тиснул...
Марья слышала его слова и внутренне содрогалась. Причем,
сначала переживала из-за мелочей: «Саквояж! Саквояж-то как жаль! Там же все:
документы, билеты, деньги, ценности! – мысленно причитала она. –
А чемодан! В нем Эллочкины пеленки и платьица! Ребенка теперь и
переодеть не в чего... – Но тут до нее дошло главное, что отец Эллины умер,
и Марья ужаснулась: – Что же с малышкой теперь станет? Ведь у нее, кроме
отца, никого на белом свете нет... Почему никого? – самой себе возразила
нянька. – А я? Не я ль Эллочку воспитывала с первых дней ее жизни? Не
я ль ночей не спала, когда она болела? Не я ль люблю ее, как родное дитя? Да я
ей больше чем мать! А коли так – воспитаю!»
– Слышь, бабонька, – обратился к ней пожилой
солдат. – Ты покойнику кем приходишься?
– А тебе что за дело до этого? – насупилась Марья.
– Мне-то никакого, а вот тебе, если ты родственница, его
хоронить придется...
– А если не родственница?
– Тогда ступай себе, а его, – он указал небритым
подбородком на Берга, – в безымянной могиле зароют.
Марья сурово кивнула головой и направилась в таможенное
управление, чтоб узнать там, с кем она должна договориться насчет похорон.
Глава 3
В Москву Марья и Эллина вернулись спустя десять дней.
После похорон Алекса Берга двое суток они жили на вокзале, ждали поезда, на
котором можно уехать. Но так как те ходили крайне редко, а желающих покинуть
город было огромное количество, то занять места удавалось только самым наглым
или сильным. Марья, будь она одна, забралась бы в вагон без особых проблем, но
у нее на руках была воспитанница, поэтому ей пришлось пропустить три поезда. Но
уж в четвертый она забралась одной из первых и заняла самое удобное место.
...Когда Марья отперла дверь своим ключом и внесла Эллину в
квартиру, где прожила вместе с Бергами больше полугода, то так и ахнула.
В ней уже кто-то обитал! Новых жильцов в тот момент в квартире не было, но
следы их пребывания присутствовали: в шкафу висели чужие вещи, на кровати
лежало лоскутное одеяло (у Бергов отродясь такого не водилось), в ванной
сушились подштанники, а на кухонном столе громоздились немытые алюминиевые
миски. Марья хотела было спуститься в дворницкую, чтобы обо всем разузнать у
дворника Федюньки, с которым у нее были шуры-муры, но пора было укладывать
Эллину. Да и самой Марье не мешало отдохнуть. Дорога ее вымотала до предела!
Марья, качая плачущую девочку, прошла в ту комнату, которая
была когда-то детской, но там не оказалось ни одного предмета мебели, только в
углу лежал скрученный в рулон ковер. Пришлось укладывать малышку в каминной
зале на диване. Сама Марья за неимением еще одного спального места улеглась на
полу. Свернулась калачиком, положила под голову свою котомку и моментально
уснула.
В объятиях Морфея женщина пробыла недолго. Из них ее
вырвал грозный мужской возглас: «Ты кто такая? И как сюда попала?»
Марья с трудом разлепила тяжелые веки и увидела перед собой
высокого молодого мужчину в кожанке, подпоясанной широким армейским ремнем с
кобурой. У него было породистое лицо с холодными голубыми глазами и
жестким ртом.
– Марья я, – испуганно ответила женщина. – Нянька
Эллиночки... – И указала на спящую девочку.
Мужчина посмотрел на Эллину, сурово нахмурив брови, и сухо
спросил:
– Это дочь бывшего хозяина квартиры?
Марья кивнула.
– Сам он где?
– Умер.
– Другие родственники у ребенка есть?
– Нет у нее никого, кроме меня!
Новый обитатель квартиры Бергов задумчиво помолчал, затем
сказал приказным тоном:
– Оставайтесь здесь. Комната в вашем с девочкой
распоряжении. Кухней и ванной можете пользоваться. В остальные помещения
не заходить. Ясно?
Хотела Марья ответить утвердительно и на этом закончить
диалог, но спохватилась:
– А как же мебель?
– Что – мебель?