— Вы двое идете к заднему канату. Я займусь передним.
Склонившись пониже, он подобрался к носовому клюзу и извлек кинжал. Трос толщиной в человеческую руку был сплетен из грубой пеньки, и Катон начал пилить его. Палубу вокруг освещало яркое пламя горящих кораблей, раскаленный воздух наполнился ревом пламени и треском взрывавшейся от жара древесины. Искры и обуглившиеся клочья парусов кружили в воздухе, и Катон дернулся, когда один из них опустился на его спину. Сбросив его прочь, он продолжил пилить канат, надеясь, что они сумеют справиться с делом, пока огонь не перекинулся на другие хлебные корабли. Ему удалось перепилить одну из прядей каната, оставшиеся натянуло сильнее, и пилить стало легче. Скрипя зубами, Катон вкладывал каждую крупицу своей силы в движение лезвия, перерезавшего прочный материал. Он перепилил и другую прядь, осталась последняя — тонкая и крепкая, словно кость.
— Ну же, сволочь, — буркнул Катон. — Поддавайся.
С тупым скрипом его кинжал прорезал последнюю прядь, и конец троса ушел в клюз. Катон распрямился и, прищурившись, вгляделся в жаркий воздух, ожидая, когда отплывет горящее судно. Поглядев на корму, он увидел, что Вульсо и Муса бегут к нему.
— Канат перерезан, господин, — крикнул Вульсо. — Но корабль остается на месте.
Катон кивнул и показал на одно из прикрепленных к борту весел.
— Уже заметил. Надо как-то оттолкнуть его. Можно воспользоваться ими. Действуйте!
Они поспешно развязали несложные узлы, удерживавшие длинное весло на месте, а затем, перевалив через борт, уперли лопасть его в борт горящего судна.
Крепко ухватившись за рукоять и твердо став на ноги, Катон скомандовал:
— Вот и хорошо, навались!
И все трое надавили изо всей силы на длинное весло. Постепенно, очень не сразу, Катон ощутил, что корабль трогается с места; сделав шаг вперед, он крикнул:
— Он движется! Еще навались!
Вокруг них на палубу сыпался тлеющий и горящий сор, однако что-то поделать с этим было невозможно, пока горящий корабль не отошел на безопасное расстояние. Трое римлян давили веслом в его борт, тяжело дыша, напрягая мышцы, и без того утомленные ночными трудами. Катон посмотрел вверх и увидел, что разрыв между кораблями расширился до десяти футов. И все это время сопротивление постепенно уменьшалось, по мере того как все трое приближались к борту судна. Продвигая весло вдоль борта, они сумели-таки оттолкнуть горящий корабль; убрав весло на борт, уронили тяжелое древко на палубу. Волны уже подхватили пылающее судно, унося его к берегу и от причаленных рядом кораблей. Удовлетворенно кивнув, Катон повернулся, осматривая палубу. На носу, на ее досках оказалось много тлеющего сора, однако в трюм, куда мятежники наносили горючих материалов, чтобы поджечь корабль, по счастью, не попала ни одна искра.
— Гасите огни! — приказал Катон, выхватывая кусок парусины из ящика перед главной мачтой.
Там же находилось и ведерко с водой для экипажа, куда он поспешно окунул парусину, прежде чем броситься к обгорелому до черноты канату, над которым кое-где поднимались язычки пламени. Погасив их, Катон двинулся дальше, остальные последовали его примеру. Скоро последний из малых очагов пожара оказался погашенным, и все трое, тяжело дыша, проводили глазами удалявшийся пылающий корабль. Схватившись за ванты,
[55]
Катон вскочил на бортовой поручень. С этого наблюдательного пункта он мог видеть, что Аттикус и его люди также освободили подожженные корабли и теперь отталкивали их подальше. Впрочем, опаляющий жар ощущался даже на расстоянии, и трудно было отвести взор от ослепительного пламени, превратившее море в сплошное отражение рассыпающихся искр.
Посмотрев назад, на берег, Катон увидел легионеров, продвигавшихся мимо горящего на берегу корабля. Он с облегчением заметил, что они уже заняли все охваченное палисадом пространство. При свете лагерных костров были видны тысячи разбегавшихся в разные стороны фигур. Итак, как он и надеялся, вылазка увенчалось успехом. Захваченные врасплох мятежники обратились в бегство, надеясь спасти собственные шкуры. При этом погибли четыре корабля хлебного флота, однако то была приемлемая цена риска, учитывая, что можно было потерять весь флот.
— Господин! — обратился к нему Вульсо, указывая в сторону входа в бухту.
Повернувшись в указанном направлении, Катон вгляделся в темноту. За такелажем судов хлебного флота он различил темные силуэты кораблей, по бокам корпусов которых ритмично поднимались и опускались весла. Вид римской военной флотилии принес ему облегчение, и Катон ответил Вульсо:
— Это наши! Наварх Бальб со своей эскадрой.
Вульсо радостно вскрикнул, и весть о прибытии флота побежала дальше. Все больше и больше солдат приветствовали корабли, когда Катон с Аттикусом, Вульсо и Мусой торопились по палубам зернового флота к первому, самому большому из военных кораблей. Окованный бронзой таран на носу военного судна метил в самый борт корабля, на котором находился Катон, и на какое-то мгновение центурион испугался того, что военный корабль протаранит корпус. Но прозвучал резкий приказ, весла по левому борту легли в воду, в то время как правые весла продолжали грести, и военный корабль начал разворачиваться бортом к хлебному кораблю.
— Трибун Катон! — послышался голос. — Трибун Катон здесь?
— Здесь! — Катон замахал руками. — Здесь!
— Слава богам! — послышался голос Бальба. — Все корабли отбиты?
— Все, но три из них успели поджечь. Возможно, несколько мятежников еще прячутся на этих кораблях. Пошли сюда свою пехоту.
— Есть, господин. Приготовь своих людей принять причальные канаты.
Один за другим военные корабли становились боком к судам хлебного флота; моряки бросали причальные концы, легионеры привязывали их к клюзам, после чего корабли становились борт к борту. Когда поставили абордажные мостки, корабельная пехота хлынула на палубы, взяла под свое попечение пленников и принялась выискивать уцелевших мятежников. Бальб одним из первых перебрался на корабль Катона и немедленно поспешил к трибуну.
— Рад видеть тебя живым, господин, — приветствовал он командира.
Тот не мог сдержать ухмылку:
— Похоже, что ты не надеялся на это.
Бальб пожал плечами:
— Могу только сказать, что рад своей ошибке. Впрочем, заметив горящие корабли, мы уже опасались худшего. Сколько кораблей зернового флота мы потеряли?
— Четыре — три здесь и один на берегу.
— Всего четыре? — Бальб облегченно вздохнул. — Великолепно. Хотя у нас тоже были неприятности: одна из либурн
[56]
выскочила на мель возле мыса. Не так уж и плохо для ночного перехода в такой близи от берега.