По мере того, как утреннее солнце поднималось все выше, ветер крепчал, и Децим обратился за разрешением поставить парус.
— Ветер благоприятный. Он загонит нас прямо в гавань.
Макрон бросил взгляд на гребцов, напрягшихся на своих скамьях.
— Правильно я понимаю, что если мы поставим парус, но оставим и гребцов, то доберемся туда быстрее?
— Да, командир, только не вышло бы слишком быстро, — предостерег его триерарх. — Мы можем оказаться на месте гораздо раньше прибытия флота Веспасиана.
— Чем раньше мы там будем, тем больше шанс застать их врасплох. Ты это знаешь не хуже меня, Децим.
— Это правда, командир. Но если гребцы вымотаются на веслах, бойцы из них будут никакие. У нас впереди нелегкая работа, и нет смысла утомлять людей раньше времени. Извини, я понимаю, как тебе не терпится ударить по ним, но дела обстоят именно так.
Макрон неохотно кивнул.
— Ладно. Передай на все корабли, чтобы ставили паруса и убирали весла. Но молись о том, чтобы ко времени нашего прибытия они не подготовили нам теплую встречу, разгадав нашу маленькую уловку. В таком случае мы все можем считать себя покойниками.
Стоя на носу либурны, Макрон смотрел на медленно приближающийся мыс и даже при своем вроде бы не больно богатом воображении представлял себе пиратов, вышедших порыбачить или просто прокатиться подальше от суши за пределы загрязненных вод якорной стоянки. Кто-нибудь из них увидит входящие в залив суда и тут же сообщит об увиденном на берег Телемаху. Пираты, зная, что за ним охотится римский флот, поднимут тревогу, вооружатся, подготовятся к встрече, и когда его корабли приблизятся к ним, их встретит готовая к бою флотилия. Римляне будут перебиты, и воды пиратской гавани окрасятся их кровью.
Разумеется, Макрон пытался выкинуть из головы эти пугающие картины, убеждая себя, что хитрость Веспасиана имела все шансы на успех. Несколько дней назад пираты выслали в грабительский рейд практически такие же с виду либурны. Они ожидают их возвращения и, увидев, обрадуются явным свидетельствам их успеха. Более того, если Макрон не ошибся насчет черного вымпела, пираты уже признали корабли за свои, так что с этим все в порядке. Пока удача склонялась в пользу Рима, но Макрон чувствовал, что ему совсем не повредила бы еще и помощь богов. Он молча молился Марсу и Фортуне, обещая каждому божеству жертвенное копье, если он выйдет из битвы живым, а флот одержит победу.
До мыса оставалось уже не более мили, когда он приметил двоих людей, наблюдавших за приближавшимися кораблями с вершины утеса. Макрон ожидал, что те вот-вот повернутся и побегут, но оба оставались на месте, глядя на корабли. Когда они приблизились уже на полмили, один из странных наблюдателей приветственно поднял руку, и Макрон, заподозрив в этом своего рода проверку, нервно сглотнул и помахал в ответ. Никаких признаков тревоги по-прежнему не наблюдалось, и корабли начали огибать мыс. Макрон знал, что позади них, вдалеке, остальной флот уже получил приказ, и сейчас боевые корабли Веспасиана устремляются к заливу со всей скоростью, какую способны придать им ветер и весла.
Над утесом висела легкая дымка, а когда корабли обогнули скалистый выступ, взорам открылась цитадель. Макрон кожей почувствовал, как напряглись позади него моряки, и, обернувшись, сердито рыкнул:
— Эй, расслабьтесь, чтоб вас ветром сдуло! Вы что, на хрен, забыли, что это наши добрые друзья? Улыбайтесь, машите им руками и все такое. Дошло?
Переодетые моряки и бойцы на палубе неуверенно закивали и занялись своими делами, тогда как свободная смена собралась у борта, глядя на открывшуюся перед ними гавань. С первого взгляда казалось, что все водное пространство за мысом буквально забито вражескими кораблями. Но Макрон быстро пересчитал их и убедился, что число судов не изменилось по сравнению с тем, что они нанесли на карту пару дней назад. Здесь почти не было волнения, и темные корпуса галер отражались в поблескивающей водной глади, теперь всего в нескольких сотнях локтей от них. К бортам ближайших судов высыпали люди, с любопытством и радостью глядя на товарищей по промыслу, возвращавшихся с плывущими между двумя либурнами захваченными римским биремами.
За вражескими кораблями, над заливом, высилась цитадель, и Макрон различил рамы нескольких катапульт, установленных на стенах и на нескольких платформах, смотревших на якорную стоянку. Однако скрипа и щелчков, сопровождающих постановку метательных машин на боевой взвод, слышно не было. Это уже хорошо, успокоил себя Макрон, повернулся в сторону кормы, поймал взгляд Децима и кивнул.
— Убрать паруса! — выкрикнул Децим. — Весла на воду!
Один за другим римские корабли проделали этот маневр и медленно развернулись в сторону стоявших на якорях пиратских судов. Матросы сворачивали и крепили паруса нарочито неспешно, чтобы усыпить, ежели такие имеются, подозрения пиратов и создать у них впечатление, будто прибывшие просто готовятся встать на рейд. Для пущей убедительности Децим приказал палубной команде приготовить и держать на виду якорный канат. В сумраке под открытой палубой Макрон видел напряженные лица людей, готовых устремиться вперед, в битву. Но время еще не настало. Он должен был отдать приказ лишь в самой последний момент, приблизившись к противнику настолько, насколько будет возможно.
Децим получил приказ атаковать в первую очередь триремы и сейчас тихонько нашептывал рулевому распоряжения, чтобы тот приближался к пиратскому флагману, но не шел прямо на него, чтобы это не бросалось в глаза. Весла равномерно поднимались и опускались в спокойные воды гавани, поднимая брызги и вспенивая поверхность.
— Аякс!
Подскочив от неожиданности, Макрон обернулся и увидел улыбающееся лицо человека, стоявшего на корме триремы. Тот прокричал что-то еще на языке, которого Макрон не знал, но решил, что это греческий. Он заставил себя широко улыбнуться в ответ, сопровождая это дружескими жестами, тогда как его сердце бешено колотилось, грозя выскочить из груди. Грек повторил ту же фразу, что и до того, и Макрон рассмеялся, вызвав у пирата замешательство. Тот перевел взгляд с Макрона на других людей на палубе, старавшихся не встречаться с ним взглядом, и вдруг резко выпрямился, устремив взгляд прямо в люк на палубе либурны. Макрон отвернулся от триремы, сложил ладони у рта и, набрав побольше воздуху, взревел:
— К бою!
Глава тридцать седьмая
Его голос еще не успел отразиться эхом от утеса, а приказ уже был подхвачен на палубах всех пяти кораблей. Корабельная пехота ринулась из трюмов на палубы. Матросы схватились за абордажные крючья. Гребцы направили корабли прямо на намеченные для атаки суда противника.
Макрон указал на одну из трирем. Децим кивнул и передал приказ рулевому. Гребцы изо всех сил налегли на весла, и полоса воды, отделявшая римлян от пиратских судов, теперь стремительно сужалась. Противник отреагировал не сразу: некоторое время пираты взирали на происходящее в изумлении, потом, поняв, что корабли несутся прямо на них, — в ужасе. Корабельной пехоте было приказано до соприкосновения с врагом хранить молчание, и при сближении противников над заливом висела зловещая тишина. Но потом, после показавшейся очень долгой паузы, пираты пришли в себя. Командиры принялись отдавать приказы, люди поспешно вооружались. На берегу, куда были вытащены три судна, пираты реагировали еще медленнее, растерянно взирая на идущие в атаку римские корабли. Но потом с цитадели взревел рог, и сигнал тревоги окончательно дал понять всем, что происходит. Однако для ближайших к Макрону и его маленькой эскадре судов было уже слишком поздно.