— Ну тогда — да. Скучал. И даже очень.
Катон снова поцеловал девушку, и рука его словно бы невзначай скользнула к ее ягодицам. Лавиния издала смешок.
— Юпитер! Тебе что, совсем не терпится, а?
Катон выразительно закивал.
— Ну что ж… — Лавиния подалась вперед и прошептала ему на ухо: — Вот только устроимся на новом месте и обязательно что-то придумаем.
— Послушайте, — вмешалась Флавия. — Мне очень не хочется прерывать ваши трогательные восторги, но вам не кажется, что для них лучше подошло бы более укромное место?
Шатры, отведенные для особ, состоящих в императорской свите, отличались роскошью убранства, от которой Катон, уже около года живший простой, непритязательной жизнью легионера, уже успел отвыкнуть. Госпожа Флавия, Лавиния и он сам восседали на массивных бронзовых стульях за низеньким столиком, уставленным золотыми блюдами со сластями и лакомствами. Катон сидел подле Лавинии, в то время как ее госпожа расположилась напротив них, там, где отбрасываемый масляными лампами свет рассеивался и тускнел, сходя понемногу на нет.
— Как это красиво.
Катон кивком указал на затейливо изукрашенную посуду, вспомнив о поджидавшей его в палатке щербатой плошке.
— Это все не мое, — промолвила Флавия. — Мой муж не одобряет мишуру и безделки. То, что ты видишь здесь, предоставлено мне Нарциссом, который весьма заботится, чтобы спутники императора не заскучали по дому.
— Все равно это мило, правда? — с улыбкой сказала Катону Лавиния, блеснув безукоризненными белыми зубками, после чего вгрызлась в маленькое, начиненное чем-то рассыпчатым пирожное. Крошки посыпались ей на грудь, потянув за собой взгляд Катона. Правда, в следующий миг юноша покраснел и снова поднял глаза.
— Действительно мило, моя дорогая. — Флавия потянулась и ловко стряхнула крошки со столы своей служанки. — Но это мелочи, которые доставляют удовольствие, когда с главным у тебя все в порядке. Не стоит придавать особенного значения внешнему виду, поскольку суть много важнее. Не так ли, Катон?
— Да, моя госпожа, — кивнул Катон, недоумевая, что бы все это значило. — Суть, разумеется, важнее, но, поскольку суждение о ней зачастую субъективно, не проще ли все же положиться на внешнее впечатление?
— Думай как хочешь. — Флавия пожала плечами, показывая, что его софистика и риторика ее нисколько не убеждают. — Но жизнь суровый учитель и может преподать урок тому, кто упорствует в своих заблуждениях.
Катон кивнул. Сам он вовсе не считал себя заблуждающимся, но затевать спор и портить впечатление от столь счастливой нежданной встречи вовсе не собирался.
— Можно мне еще вина, моя госпожа?
Флавия жестом указала на его чашу, и из теней в глубине шатра выступила рабыня с кувшином. Катон протянул чашу, и рабыня, наполнив ее, отступила назад, все так же неприметно и молча.
— Я бы не стала на твоем месте пить слишком много, — с игривым смешком заметила Лавиния и легонько ткнула Катона под ребра.
— За тебя, моя госпожа. — Катон поднял чашу. — За тебя и твоего мужа.
Флавия поблагодарила изящным кивком и откинулась назад, не сводя взгляда с юноши.
— Надеюсь, кампания у легата проходит успешно?
Катон ответил не сразу. К настоящему моменту, если судить по конечным результатам, кампанию следовало считать успешной, однако он слишком хорошо помнил, чего стоил этот успех простым легионерам, а потому был далек от ликования. Несомненно, историки будущего опишут завоевание острова как цепь побед, и будут по-своему правы, но вряд ли кто-нибудь из них сможет рассказать о той крови, грязи, вони, боли, телесном изнеможении и духовном опустошении, которыми эти победы оплачивались. Перед его мысленным взором промелькнул образ увязшего в грязи, кромсаемого варварскими мечами Пиракса, жуткая гибель которого, разумеется, не будет упомянута ни в одном из объемных трудов.
— Да, моя госпожа, — взвешенно ответил он, — легат заслужил свою долю славы. Второй проявил себя вполне достойно.
— Может быть. Но, боюсь, плебсу нужен героизм, а не компетентность.
Катон с горечью улыбнулся. Его новоприобретенный статус римского гражданина с юридической точки зрения делал его как раз одним из тех плебеев, о которых Флавия отзывалась с таким презрением. Хотя следовало признать, что у нее были на то основания.
— Второй превосходно проявил себя во всех сражениях, которые провела армия. А ведь бриттам кто-то основательно помогал.
— Вот как?
— Да, моя госпожа. Мы частенько сталкивались с дикарями, вооруженными римскими мечами и римскими же свинцовыми ядрами для пращей.
— Может, они подбирали их на поле боя?
— Очень сомнительно, моя госпожа. До сих пор после каждой битвы поле боя оставалось за нами, так что они мало чем могли поживиться. Похоже, их кто-то снабжает.
— Кто-то? Кого ты имеешь в виду?
— Откуда мне знать, моя госпожа? Насколько мне известно, легат расследует этот вопрос и собирается доложить о проблеме командующему.
— Понятно. — Флавия задумчиво кивнула, смяла пальцами ткань своего одеяния и, не поднимая глаз, продолжила: — Все это интересно, но, как мне кажется, есть вопросы, которые вам хотелось бы обсудить без свидетелей. Вечер нынче дивный, как раз для прогулки. Долгой прогулки, как мне думается.
Крепко сжав руку юноши, Лавиния встала и потянула его за собой. Катон поднялся и поклонился Флавии.
— Рад был опять увидеть тебя, госпожа.
— Взаимно, Катон.
Лавиния повела юношу к выходу, но перед тем, как они исчезли в ночи, Флавия промолвила им вдогонку:
— Наслаждайтесь друг другом… пока это возможно.
ГЛАВА 37
Близился рассвет, поднимавшийся с пролива молочно-серый туман окутывал ворота хранилища, как липкое облако, подсвечиваемое расплывчатыми пятнами факелов, размещенных на помосте для караульных. Выстроившиеся по подразделениям люди переминались с ноги на ногу, тихо переговаривались и порой покашливали, ибо здешняя сырость была для многих непривычна. Впереди их ждал долгий дневной переход, а на завтрак им досталась наскоро подогретая овсянка, не отличавшаяся от комьев глины ни структурно, ни вкусом.
Молодые солдаты с опаской думали о том, как их встретят в новом легионе, ибо пройдет время, прежде чем старожилы станут держать их за своих.
Ветераны, надеявшиеся, что им удастся дотянуть до отставки с полной выслугой в каком-нибудь мирном гарнизоне, сокрушались, что в конце карьеры их снова втягивают в нешуточную заваруху. Многие из них уже не имели той силы, ловкости и быстроты, что в молодости, а это значительно увеличивало шансы погибнуть, так и не дождавшись желанного увольнения. Естественно, подобная перспектива не радовала их ничуть.