В один прекрасный день Липатов столкнулся со Стрежиной в
дверях офиса и уже собирался извиниться, как вдруг заметил, что она
подстриглась, и поперхнулся словами. Длинных светлых локонов больше не было:
Вика подняла на него глаза и встряхнула шапочкой коротких волос, смущенно
улыбаясь. Стрижка подчеркнула красивую линию скул, высокую шею, гордую посадку
головы, и даже глаза у Стрежиной, казалось, заблестели ярче.
– Тебе очень идет, – сказал Антон, пытаясь
прогнать невесть откуда взявшееся чувство растерянности, совершенно ему
незнакомое. – Очень идет, правда, – повторил он.
– Спасибо. Мне тоже нравится. – Она снова
улыбнулась и прошла мимо него.
Вечером, удивляясь самому себе, Липатов пригласил ее
поужинать. Стрежина согласилась, и с тех пор они часто вместе ужинали после
работы. Но Антон, рассчитывавший на быстрое развитие отношений, жестоко ошибся:
Вика общалась с ним исключительно по-дружески. Впрочем, его устраивало и это. С
ней было увлекательно, с ней было весело, с ней он открывал в себе черты, о
которых не знал раньше. Самым удивительным стало для Липатова открытие, что
идеальная жизнь, нарисованная им для себя, перестала быть ему интересна. Он с
некоторой брезгливостью вспоминал, как распланировал свадьбу с невстреченной
невестой, воспитание неродившихся детей, совместное старение с женой младше его
и обязательно из хорошей семьи, которой он никогда не видел.
Всю жизнь Липатов плыл по течению, ничего не преодолевая,
поскольку в том не было необходимости. Вуз, хорошая работа, материальные блага
– все приходило само собой благодаря связям родителей и его собственным,
наработанным со временем. В Вике он видел стержень, которого не имел сам; видел
способность преодолевать такие обстоятельства, в каких девять человек из десяти
сдались бы на их волю. И проникался к ней все большим уважением, странно
сочетавшимся с нежной жалостью, как к несправедливо обиженному ребенку, и
желанием защитить ее.
Он пропустил момент, когда перестал думать о Вике как о
возможной подружке, и представил ее своей женой. Ему было безразлично, что она
происходит из «неправильной» семьи, с которой практически не поддерживает
отношений; он не думал о том, сколько детей она может ему нарожать и как высоко
Стрежина оценивает его стоимость на брачном рынке. Антон Липатов хотел, чтобы
она любила его, и с горечью думал о том, что такого человека, как он, Вика не
полюбит. Но только с горечью, если и была в нем злость, то лишь на себя самого.
– С Липатовым у Вики романа не было, здесь он не
соврал, – рассказывал Макар внимательно слушавшему Бабкину. – Они
общались по-дружески. Если я правильно понял ее подругу, Стрежина – довольно
необычная девушка. То есть женщина. Нет, все-таки девушка, – поправился
он, вспомнив юное серьезное лицо на фотографии. – А, неважно! Короче,
нечего удивляться тому, что наш клиент сначала ею заинтересовался, а потом
влюбился.
– У Стрежиной был другой?
– Как ты догадался? – ухмыльнулся Илюшин. –
Точно. Некто Вениамин Рощин. Тебе это имя что-нибудь говорит?
– Рощин, Рощин… – забормотал Сергей. – В
бытность мою опером мы одного Рощина брали за вооруженные нападения. Надеюсь,
это не тот?
– Не тот, – успокоил его Макар. – Наш Рощин
молодой и жутко талантливый.
– Да ну?
– Именно. Играет главную роль в сериале «Звезды падают
с небес». Ты в курсе, что его каждый вечер по первому каналу транслируют?
– А как же! Каждый вечер, как стемнеет, сажусь перед
телевизором и включаю первый канал. А там – звезды! Падают и падают, падают и
падают, а я смотрю и смотрю… – Бабкин скосил глаза к переносице и высунул
кончик языка.
Макар насмешливо фыркнул:
– Я так и думал. Короче, поверь мне на слово – Рощин
красавчик, мечта девушек. Обаятельный злодей, которого пытается перевоспитать
главная героиня.
– Успешно?
– Понятия не имею. Можешь узнать у него сам, потому что
Рощин один из тех, с кем тебе предстоит встретиться.
– А кто остальные? – без всякого воодушевления
поинтересовался Сергей.
– Во-первых, семья Стрежиной. Там наверняка будет
пустышка, потому что Вика с ними давно не общалась и вообще терпеть свое
семейство не может. Об этом в один голос говорили и Липатов, и Красько, поэтому
вряд ли Стрежины знают, где находится их дочь. Но проверить необходимо.
– А во-вторых?
– А «во-вторых» куда интереснее. Наше с тобой
«во-вторых» – это Михаил Олегович Каморкин, Викин дядюшка, которого она очень
любит.
– И что интересного в господине Каморкине? – с
нескрываемым скепсисом спросил Бабкин. – Фамилия?
Макар вздохнул и укоризненно покачал головой.
– Серый ты человек, Серега, – с сожалением признал
он. – Дядюшка Виктории Стрежиной – личность очень даже незаурядная и
широко известная в узких кругах. Ты в старости мемуары будешь писать о том, как
общался с ним, и тебе за твои воспоминания заплатят большие деньги.
– Давай-ка мы с тобой для начала отработаем то, что нам
на счет непрошено упало, – хмуро пробурчал Бабкин. – А там и о
мемуарах поговорим. А пока расскажи мне, кто такой Каморкин и чем он известен.
Глава 3
В квартире мелодично протренькал звонок, и Михаил Олегович
от неожиданности выронил книжку. Неужто Андрюша так рано вернулся? Не похоже:
он только с полчаса как ушел. Покачивая головой, Каморкин подъехал к двери и
посмотрел в глазок. Ай-яй-яй, как он мог забыть! Старик торопливо отодвинул
засов и отъехал в сторону, впуская гостей.
Их было двое, как его и предупредили по телефону: первый –
большой, тяжеловесный, сразу заполнивший собой крохотную прихожую; второй –
«попрыгунчик» (так подобных личностей именовала бабушка Михаила Олеговича):
среднего роста, худощавый, с любопытством оглядывающийся по сторонам.
«Помощник, должно быть, – решил Каморкин. – На подхвате у старшего».
– Проходите, будьте так любезны, – предложил он,
доставая из шкафчика две пары мохнатых ушастых тапочек. – Не обессудьте,
что прошу переобуться. Полы мыть мне самому тяжело, а на улице нынче слякотно.
Бабкин снимая куртку, незаметно огляделся. Да, бедно живет
дядюшка Виктории Стрежиной, очень бедно. «Откуда богатство возьмется, если
хозяин – инвалид, в кресле-каталке перемещается? – спросил самого себя
Сергей. – Хорошо, что в квартире чистенько, должно быть, родственники
помогают». Он бросил взгляд на старика, сидящего в инвалидном кресле. Михаил
Олегович Каморкин был сухопар и очень опрятен; кожа на его лице имела
желтовато-серый оттенок. «Оттого, что на улицу не выходит», – понял
Бабкин. Клетчатая фланелевая рубашка старика была выглажена и застегнута на все
пуговицы, верхняя из которых врезалась в его морщинистую шею. Седая заостренная
бородка придавала лицу дядюшки Стрежиной интеллигентный вид.