На ступнях появились волдыри. Вика передвигалась босиком,
потому что давно забыла, где потеряла сандалии, и в последний раз, когда она
отсиживалась в лесу, под ноги ей попалось жгучее растение. Утром Вика выбралась
к морю – ночью она панически боялась подходить к нему – и промыла ноги в
морской воде, терпя боль. Но вода не помогла. Волдыри не проходили.
«Я сгнию здесь заживо. Может быть, он именно этого и хочет?»
Она понимала, что неумолимо приближается к сумасшествию, что
дикие образы завладевают ее сознанием. Два дня назад Вика очнулась в лесу – она
уже давно не думала – «проснулась», лишь «очнулась», потому что сон ее был не
сон, а страшное полузабытье, – оттого, что рядом раздавался негромкий
скрип. Так скрипят сосны, но на острове не было сосен. Пару секунд она лежала,
прислушиваясь, и в следующее мгновение шестое чувство заставило ее вскочить и
отпрыгнуть в сторону. Вовремя.
На то место, где лежала Вика, медленно накреняясь, падало
дерево. Оно скрипело, отчаянно пытаясь уцепиться корнями за землю, но что-то
сильное толкало его, и дерево со стоном поддавалось. Широко раскрыв глаза, девушка
смотрела на наклоняющийся все ниже ствол, а затем бросилась прочь, петляя между
деревьями. Смешно. Весь лес можно было обежать за двадцать минут, а она
пыталась запутать следы. Вика ощутила себя тараканом, бегающим по блюдечку.
Все было ненастоящее – ненастоящий лес, ненастоящие падающие
деревья, искусственный песок, желто-белый и твердый, как манная крупа. Только
страх был настоящим – выгрызающим ее изнутри, словно голодная крыса. И еще
настоящей была боль.
Воспоминания о городе, о прежней жизни растворялись в
происходящем вокруг нее. Как-то раз днем Вика отправилась за консервами – она
совершала короткие набеги к своей палатке, забирая с собой две-три банки с
тушенкой, которых хватало до вечера, и наполняя пластиковую бутылку водой из
канистры, – но на выходе из леса упала, споткнувшись о корень, и ударилась
головой о ствол поваленной пальмы. Придя в себя, Вика увидела Антона Липатова,
сидящего на стволе спиной к ней. Что-то странное творилось с его затылком, как
будто волосы на нем чуть шевелились, и Вика почувствовала холод, поднимающийся
от коленей к шее. В центре затылка у Липатова темнело углубление, и ей
показалось, что шевелящееся вползает туда с негромким хлюпающим звуком. В
глазах ее плыли темные пятна – она не знала, сколько пролежала на солнце, –
и, часто моргая, чтобы пятна пропали, Вика стала отползать назад, забыв про еду
и питье. «Только бы он не повернулся. Только бы не повернулся».
Вика не знала, что увидит, если Липатов повернется к ней
лицом, но ей достаточно было того шевелящегося, что жило на его затылке, чтобы
холод добрался до кончиков пальцев, заморозив их, как зимой. «Только бы он не
повернулся».
Прижимая к себе пустую бутылку ледяными руками, девушка
отползала все дальше и дальше в лес, пока, в очередной раз, сморгнув черную
пелену, не увидела, что Липатов пропал. На поваленном стволе никого не было. Но
она все равно пересекла лес и дошла до запасов окружным путем по песку, чтобы
вновь не наткнуться на мертвого Антона. Возле палатки ее стошнило.
Постепенно панический страх, в котором она все время
пребывала, начал сменяться апатией. Вика перестала замечать боль, и лишь
распухающий гнойник на ноге заставлял ее постанывать при ходьбе. Она
по-прежнему чувствовала, что за ней следят, а однажды на рассвете услышала
мужские голоса – высокий и низкий, спорившие о чем-то. Вика понимала, что
спорят о ней, но ей стало почти все равно.
Все-таки она поднялась с остывшего за ночь песка, который
теперь был повсюду: в ранках, во рту, во всех щелочках и ямках ее тела, –
и прошла несколько шагов, хотя знала, что никого не увидит. Они хорошо умели
прятаться, в отличие от нее.
Внезапно в ней проснулась злость. Пусть они решат наконец,
что с ней делать! Любые издевательства, побои – все, что угодно, но только не
выматывающее одиночество! Господи, какой идиоткой она была жизнь назад, когда
мечтала попасть на необитаемый остров! Ей ничего не нужно, кроме людей вокруг –
любых людей: жестоких, злых, смеющихся… Любых!
Почему ее никто не убивает?!
Чего они ждут?!
ЧТО ОНА ДОЛЖНА СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ОНИ ПОЯВИЛИСЬ?!
Вика ощутила голод – первый раз с тех пор, как приходили
мурены. При мысли о консервах к горлу подкатывала тошнота, но она вспомнила,
что в ящиках была и другая еда. Хлеб. Шоколад. Что-то еще, о чем она забыла,
хотя осматривала содержимое ящиков очень внимательно. Что-то важное… Решительно
мотнув головой, чтобы прогнать остатки мутного, больного сна, девушка пошла
вдоль берега, не думая ни о чем, кроме еды. Ей надо поесть. Она очень плохо ела
все эти дни, отсюда головокружение, тошнота, постоянная слабость и обмороки.
Надо поесть.
Поднимающееся солнце подсвечивало океан так, что он казался
розовато-золотым. Вика бросила короткий взгляд на белые камни, на одном из
которых она сидела, спасаясь от мурен, и поймала себя на мысли, что не может
вспомнить, как давно это было. Она потеряла счет времени, а ведь ее должны были
забрать с острова через две недели после прибытия сюда. Две недели, наверное,
уже прошли. Вика начала негромко смеяться и так, смеясь, и дошла до палатки.
Она наклонилась над той коробкой, в которой лежали консервы,
и смех ее оборвался. На дне коробки осталось пять банок.
Не веря своим глазам, она метнулась к другим ящикам,
пошарила в них руками, подтащила их туда, где было светлее… Достала надорванный
пакет и долго смотрела на хлебцы, по которым расползалась яркая сине-зеленая
плесень, похожая на разноцветные снежинки.
Разворачивая обертку шоколада, Вика уже знала, что увидит.
Плитка вытекла у нее из пальцев – не шоколад, а сплошной белый налет, под
которым еле можно было различить коричнево-кофейное, плохо пахнущее. Она
подошла к канистрам с водой. Вода на дне одной канистры… Когда она успела
выпить столько воды? Почему она пила, не задумываясь о том, что вода быстро
закончится?! Зачем она смывала морскую воду пресной?!
Вика представила, как будет умирать на острове от голода и
жажды, и со звериным рычанием бросилась к коробкам. Ей было безразлично, что
увидят те, кто наблюдает за ней, – она хотела найти еду, кроме тех пяти
банок с тушенкой, которых хватило бы на пять дней! Должна быть еще еда! Может
быть, в других коробках, но она найдет продукт!
Яростно вытряхивая все из ящиков на песок, Вика убеждалась с
каждым новым опустошенным ящиком, что еды нет. Нет. Она все съела. Пять банок с
тушенкой и немного воды – вот весь ее запас. Она вывалила на песок содержимое
небольшого ящика, помеченного красным крестом, и замерла перед последним – тем,
в котором оставалось пять банок. Заглядывать в него было бессмысленно, но она
все-таки вынула консервы, обреченно раскладывая их на песке.
И увидела на дне то, чего не замечала раньше, – тонкий
пакет, в котором находилось что-то, почти сливавшееся по цвету с ящиком.