Каморкин расстегнул верхнюю пуговицу своей фланелевой
рубашки, и Макар обратил внимание на его руки – сухие, морщинистые, с
выступающими синими жилками. Обшлаг правого рукава был обтрепан, и Илюшин
внезапно решил, что рубашку подарила Каморкину его племянница.
– Михаил Олегович, – сказал он, – простите,
откуда у вас эта рубашка?
– Викин подарок, – поднял тот удивленные глаза. –
Я очень люблю такие сорочки, а Вика… она меня… балует… Рубашку вот подарила, а
недавно – очечник новый…
Илюшин не сразу понял, что происходит и отчего голос
Каморкина начал прерываться. И только когда старик поднял ладони к глазам и
издал странный тихий звук, похожий на отрывистое поскуливание, Макар проклял
себя за бестактность, опустился на пол рядом с коляской и начал негромко
говорить то, что давно нужно было сказать, – что они найдут Вику, что она,
конечно же, жива, что все будет хорошо, что на Соломоновых островах тепло в это
время года и почти нет дождей – и говорил, и говорил, и даже пытался выпячивать
вперед челюсть, как это делает Серега Бабкин, разглядывая вареных раков, и ему
было тысячу раз наплевать, правда это или нет, лишь бы только дядя Вики
Стрежиной, в прошлом талантливый фотограф, перестал плакать по своей пропавшей
племяннице.
В конце концов Михаил Олегович взял себя в руки, церемонно
извинившись, выехал из комнаты, и Макар услышал, как он громко сморкается в
ванной под журчание воды.
Илюшин встал, походил по комнате и остановился перед полкой
с книгами. Его внимание привлек яркий переплет, и он осторожно вытащил
небольшую книжку в желтой обложке, на которой алыми буквами было выведено
название: «Встреча с мечтой».
– Простите старого дурака за слабость характера, –
вернувшись, сказал Каморкин с извиняющейся улыбкой. – Бога ради, простите.
– Да что вы, Михаил Олегович! Я тут у вас интересную
книжку нашел…
– Умоляю, поставьте эту ерунду на место, – замахал
тот руками. – Я таких, признаться, и не читаю, но Вика принесла – сказала,
ей понравилось. Не выкидывать же…Так и стоит непрочитанная.
Макар задумался. «Вика принесла?»
– Разрешите мне, пожалуйста, взять ее на время, –
попросил он. – Я верну в целости и сохранности.
Каморкин колебался:
– Я не совсем понимаю, зачем она может пригодиться вам,
Макар.
– Обещаю, что возвращу в лучшем виде, – повторил
Илюшин и, несмотря на то, что Михаил Олегович по-прежнему неуверенно качал
головой, убрал желтую книжку в рюкзак.
– Зачем она тебе? – не понял Сергей, когда Макар
помахал у него перед носом книжкой.
– Чтобы лучше понять характер жертвы.
– Брось, не смеши. Девушка увлекается всякой чушью, при
чем здесь характер? Как будто ты сможешь обо мне что-нибудь узнать на том основании,
что я смотрю журнал с голыми бабами.
Илюшин выразительно взглянул на Бабкина поверх книжки и
ухмыльнулся.
– Да иди ты, – огрызнулся тот и рассмеялся. –
Ладно, не с бабами, а что-нибудь другое. Например…
– Например, текстовые файлы, – подхватил Макар,
захлопывая книжку. – Именно это, мой озабоченный друг, и будет нашим с
тобой чтением в ближайший час.
– Что ищем? – деловито осведомился Сергей, включая
ноутбук.
– Для начала все данные о владельцах фирмы «Юго-запад».
Твои связи пока подключать не будем, поглядим, что у нас имеется в большой
мусорной корзине под названием «Интернет».
– Они-то тебе зачем?
– Похоже, что один из ее начальников вполне может иметь
отношение к происходящему. А может быть, и не один.
* * *
Антон Липатов открыл глаза и сразу почувствовал боль. Боль
сидела в затылке и когтями равномерно скреблась изнутри: вз-з-р, вз-з-р,
вз-з-р… «Выпусти меня, – просила боль, – выпусти! Сделай со мной хоть
что-нибудь!» Антон закрыл глаза и, не сдержавшись, застонал.
– Очнулся, миленький, – сказал над ним чей-то
голос – он не разобрал, женский или мужской. – Сейчас, сейчас…
Маша! – крикнул голос гулко, и Липатову показалось, что боль в голове
вздрогнула и забилась, как птица, которую схватили руками. – Мария
Игоревна!
Послышались удаляющиеся шаги, и боль перестала пульсировать.
Замерев, чтобы ее не потревожить, изо всех сил стараясь не стонать, Антон
медленно поднял тяжелые веки. Тусклый синеватый свет показался ему нестерпимо
ярким, а запах – невыносимо тяжелым, удушающим. Рядом раздалось нечто среднее
между вздохом и всхлипом, но у Липатова не было ни сил, ни желания поворачивать
голову. Боль сидела в затылке и по-прежнему просила выпустить ее наружу, а он
не знал, как это сделать.
«Вика», – вдруг сказала боль, и Антон в одну секунду
вспомнил все, что было с ним до того, как он увидел две желтых фары совсем
рядом, а затем почувствовал страшный удар. «Вика, – повторил он
сам. – Господи, Вика, маленькая моя, бедная, девочка моя…Что с тобой, где
ты сейчас?» Боль притихла, съежилась в комочек, а в следующую секунду стала
такой огромной, что у Липатова перехватило дыхание. Корчась на больничной
койке, он внезапно четко увидел ее – свою боль. У нее были очертания острова,
вокруг которого шевелилось море. Антон обхватил голову руками и разглядел
маленькую фигурку, потерянно бредущую по песку. Рядом с фигуркой двигалось
что-то большое, черное, без имени.
– Вика! – шепотом позвал Антон. – Вика!
Стукнула дверь, к его койке подошли.
– Ох, нехорошо… – озабоченно пробормотал кто-то, и
Антон замотал головой: ему нельзя было сейчас мешать, нельзя! –
Укольчик, – успокоительно пообещали над ним, и кто-то взял руку Липатова
холодными, словно замороженными пальцами.
«Вика на острове! – хотел сказать Антон. –
Оставьте меня, не трогайте, я должен увидеть, что с ней!»
– Тихонько, тихонько, – пробормотал первый голос,
и Липатов ощутил резкий укол в руку. Он не успел даже выдохнуть, как боль
начала таять, а вместе с ней и маленькая фигурка.
– Нет!
Он дернулся, но было поздно: остров исчезал. На Антона
опускалась мягкая обволакивающая темнота.
Глава 6
Виктория Стрежина. Остров
«Я не сойду с ума. Я не сойду с ума. Я НЕ СОЙДУ С УМА!!!»
Остров был совершенно неподходящим местом для того, чтобы
сойти с ума. Она представляла, что можно легко свихнуться на войне или потерять
всякую связь с реальностью, изо дня в день входя в огромное здание, в которое
со всех сторон стекаются толпы таких же механических человечков, как ты – в
неброских дорогих костюмах, неброских чистых ботинках, с неброскими аккуратными
лицами. Почему-то эта картинка ассоциировалась у нее с Японией, хотя человечки,
собирающиеся в здании, представлялись очевидными европейцами.