Остров сбывшейся мечты - читать онлайн книгу. Автор: Елена Михалкова cтр.№ 10

Каморкин въехал в комнату и вопросительно посмотрел на вошедших следом.

– Чайку выпьете со мной? Тортиком, к сожалению, побаловать вас не могу, но вот печеньице обещаю.

Бабкин уже открыл было рот, чтобы отказаться и не объедать хозяина, но Макар уже благодарил и соглашался на чай и печенье.

– Ты полчаса назад позавтракал, – укоризненно заметил Сергей вполголоса, когда хозяин выкатился из комнаты на своем кресле. – А у старика, наверное, это последние сладости, купленные с пенсии.

– Зато за чаем он тебе расскажет в полтора раза больше, – так же тихо ответил Илюшин. – А печенье мы ему в другой раз привезем. Нельзя было старика обижать отказом.

– Михаил Олегович, разрешите, я вам помогу, – громко произнес он, выходя следом за хозяином.

Оставшись один, Бабкин огляделся по сторонам. Старенькие обои в голубой цветочек, книжные полки на уровне коленей, небольшой телевизор в углу, покрытый красной бархатной салфеткой с бахромой… «Чтобы не пылился», – догадался Сергей. На полу возле зеленого дивана с потертыми подлокотниками валялась книжка. Он поднял ее. «Анжелика Строганова. „Любовь светла“. „Да, забавные книжки читает Михаил Олегович“. Бабкин огляделся по сторонам в поисках фотографий, но их не было. Только над письменным столом висел отрывной календарь с видами среднерусской полосы.

Сергей уже знал от Илюшина, что Каморкин не был профессиональным фотографом. Что не мешало ему входить в число самых признанных мастеров пейзажа, хотя количество работ Михаила Олеговича было незначительным. Точнее, он снял шестнадцать пейзажей, каждый из которых стал образцом для многократного повторения и подражания.

До признания его как фотографа на протяжении многих лет Каморкин работал на телевидении – поначалу писал сценарии, затем переквалифицировался в журналисты, много ездил по миру, а последние два года своей телевизионной карьеры вел передачу под названием «Жизнь твоей Родины», в которой рассказывал о необычных местах СССР. Передача выходила раз в два месяца и была далеко не так интересна, как можно было ожидать по названию и анонсу. Съемочная группа приезжала на натуру, снимала материал, Каморкин старательно проговаривал в камеру написанный кем-то текст, и все вместе получалось добросовестно, но скучновато. Передачу уже собирались закрывать, и остаться бы Каморкину в памяти коллег посредственным ведущим посредственной передачи, если бы Михаил Олегович не купил себе фотокамеру «Зенит».

Закончив работу со съемочной группой, Каморкин хватал камеру и отправлялся бродить по окрестностям в компании с оператором по имени Генка Шпунтиков. Они сдружились за время совместных командировок, и съемочная группа иронично, но ласково именовала их Винтиком и Шпунтиком.

Генка был маленький, нелепый человечек – из тех, кто, кажется, сразу рождается с лысинкой. Окружающие считали его совершенно неинтересным, потому что в компаниях он никогда ничего не рассказывал, а только сидел в углу и время от времени посмеивался себе под нос, причем без всякой видимой причины. Шпунтиков иногда выпивал, и неплохо выпивал, но оператор он был отличный, и ему прощали и странности, и изредка просыпающуюся страсть к выпивке – тем более что, выпив, Генка не буйствовал, а что-то тихо рассказывал самому себе, чертил рукой в воздухе непонятные картины, в конце концов пускал слезу и засыпал под боком у какой-нибудь дамы. Никто не воспринимал его всерьез, и тем удивительнее была для всех его дружба с обаятельным Каморкиным. Словно заядлые рыбаки, встающие до зари, чтобы выловить самую большую рыбу, они поднимались рано утром и торопились успеть обойти окрестности до прибытия автобуса. Каморкин размахивал камерой, повествуя о чем-то, Шпунтиков тащил штатив, и их фигуры, расплывающиеся в утреннем тумане, выглядели комично.

Михаил Олегович никому не показывал результаты их утренних вылазок. Над ним в группе уже начали подшучивать: мол, Каморкин только делает вид, что снимает, а на самом-то деле у него и пленка в фотоаппарат не заряжена. Тот отшучивался и обещал удивить всех прекрасными снимками, а Шпунтиков одобрительно кивал и, посмеиваясь себе под нос, строчил очередное письмо жене – он подробно отписывался ей из каждой поездки, и это тоже было предметом беззлобных шуток коллег. На прямой вопрос, о чем же он беседует со Шпунтиковым, Михаил Олегович как-то ответил, что Гена – очень начитанный человек и знает много такого, о чем он сам никогда и не слышал. «Когда Генка рассказывает о чем-нибудь, мне и снимать хочется по-другому, – сказал однажды Каморкин. – Не дерево в долине, а ветер над ним. Или тишину». Шпунтиков, услышав это, покраснел и замахал руками, но с тех пор за ним закрепилось прозвище Нестор.

В трагедии, случившейся с ними в Монголии спустя два месяца, некоторые пытались обвинить Каморкина – именно из-за его неуемной страсти к фотографированию. Мол, журналист полез черт знает куда и потащил за собой безропотного приятеля. Но было быстро доказано, что если кто кого и тащил за собой, так это Шпунтиков Каморкина, а не наоборот. В горах, где они снимали очередной сюжет, Генка приметил расщелину, в которой по утрам оживали тени и казалось, будто склоны начинают двигаться. За день до отъезда он уговорил Михаила Олеговича добраться рано утром до необычного места, убеждая того, что снимки должны получиться совершенно необычными, исключительными.

Неуемный Шпунтиков шел первым по краю расщелины, а Каморкин нехотя тащился за ним с камерой, уговаривая вернуться: свет был неподходящий, туман, да и холодно.

– Миша, давай ты вот отсюда попробуешь снять – и возвращаемся, – предложил Генка, сделал шаг вперед и исчез. Раздалось странное шуршание, затем вскрик – и наступила тишина.

Каморкин закричал, бросился вперед и еле успел остановиться: перед ним открывалась узкая щель, словно прорубленная в склоне гигантским топором. Замерев от ужаса, Михаил Олегович заглянул вниз и увидел приятеля, лежавшего на дне трещины. Шпунтиков с мольбой смотрел на него, и Каморкин, отбросив камеру в сторону, начал спускаться вниз, приговаривая: «Сейчас, Генка, сейчас, подожди секундочку»…

Видевшие позже место трагедии не верили, что человек в здравом уме способен полезть в трещину, куда упал Шпунтиков. Узкий каменистый склон был почти отвесным, и не было на нем ни кустов, ни деревьев, за которые можно было бы уцепиться. Но Каморкин, никогда в жизни не занимавшийся никаким спортом, кроме бега по утрам, сумел преодолеть почти половину страшного пути, прежде чем сорвался и упал следом за Генкой, разбиваясь об острые камни.

Их нашли спустя три часа, когда обеспокоенная долгим отсутствием приятелей съемочная группа вышла на поиски. Генка так и смотрел умоляюще в голубое небо, и волосы его вокруг желтой лысины были черными от вытекшей крови – он разбил череп при падении. Каморкин, просивший его подождать секундочку, разговаривал с трупом, не зная о том. Сам Михаил Олегович лежал в двух шагах от друга лицом вниз, с неестественно вывернутыми руками. Он был жив.

После нескольких операций стало очевидно, что Каморкин навсегда останется инвалидом. Врачи сказали, что он выжил чудом и должен благодарить бога за то, что легко отделался. Каморкин кивал, соглашался, благодарил врачей, а перед глазами у него стояло умоляющее Генкино лицо. «Сейчас, Генка, сейчас, подожди секундочку».