Охваченные членством - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 93

Я долго расспрашивал: где же этот дом и почему он с велосипедом? Но никто ничего толком ответить пе мог, пока один старожил не сказал:

— Ну, ты даешь! Как раз вспроти твоего дома и есть с велосипедом.

И поведал историю постройки этого чуда архитектуры и общественного труда.

В этом доме жила стойкая когорта чувашей или мордвы. Две вещи я так и не узнал, общаясь, соседствуя и приятельствуя с ними годами. Первое: сколько же их, и второе: кто из них кому кем доводится. По моим наблюдениям, в доме летом проживали две или, может, три семьи. Но каждое воскресенье число их удваивалось, учетверялось и ушестерялось. Хотя сосчитать их очень трудно. Чуваши все коротенькие, головастые, скуластые и черноволосые. Поначалу подкупали их трудолюбие и родственная спайка.

Правда, потом я заметил, что работают они хотя и много, но плохо, а родственная спайка, скорее всего, совместная попойка. Потому что в начале и в конце каждой общественной работы немерено выпивалось водки, самогонки и браги.

Дом, в котором они проживали, более всего походивший на железобетонный дот времен советско финляндской войны, они создавали сообща. Дом так называемый «заливной». То есть строились каркас и опалубка, а затем опалубка заполнялась раствором и арматурой. Для шестидесятых годов, когда этот монолит возводился, такое считалось новшеством.

Особенно важно, чтобы раствор, из которого выливаются стены, был хорошо замешан и промешан. Чувашским общинным членством была отрыта яма, облицована, заполнена водой, песком и цементом. И многочисленные чувашки, похожие на мешки с картошкой, но с коротенькими руками и ногами, низкорослые и крепенькие, принялись лопатами и тяпками раствор мешать. Чуваши же, как это принято перед началом великого деяния, сели пить водку.

Немедленно к ним присоединились не только земляки из соседних деревень, приехавшие на велосипедах, но и соседские мужики, собравшиеся со всего поселка. Водка несколько раз кончалась, и за ней отряжали гонцов в сельмаг.

Пить начали часов в десять до полудня, но продолжали и в четыре пополудни, и позже. Чувашки же все это время, зло поглядывая из-под жестких, как конская грива, густых челок раскосенькими глазами, продолжали безропотно месить раствор, время от времени призывая мужиков приступить к работе.

И только когда на зеленоватом небе блеснули первые звезды, а на заборе повис сосед, пытавшийся вернуться домой на свой двор, бабье терпение лопнуло, и они пошли, с тяпками наперевес, на мужиков. Вразумленные черенками лопат и тяпок вдоль спин, мужики почувствовали бешеный прилив энергии и кинулись яростно работать.

Одни заливали раствор, другие подавали арматуру, третьи трамбовали стены. Энтузиазм был так велик, а раствора так много, что продолжали работать и в темноте, освещенные луной и светом электрофары от мотоцикла. Разворачивалась наглядно как бы вторая серия революционной эпопеи «Как закалялась сталь». Мечущиеся силуэты строителей на стенах, ведра с раствором... Истошные вопли «арматуру давай», «раствор давай»... Раствор кончился под утро, и строители, совершившие трудовой подвиг, улеглись, как жители непокоренного монголами Киева, прямо на стенах, на лесах и вообще где кого застал сон.

Опохмелялись часа в три, когда сползлись отовсюду, где сразила их усталость. Трое суток ждали, когда стены «схватятся»... И все это время текло море разливанное. Наконец, когда решили, что срок прошел достаточный, и «бетон мертвый», и теперь «хоть из пушки стреляй — устоит», сбили опалубку.

Мрачная бетонная стена выглядела действительно несокрушимой. Она оказалась значительно толще, чем планировали вначале. Ее не брал ни лом, ни топор, когда их пытались применить. А колотили стену ломом и топором, потому что из мощного тела ее в первой трети от основания, прямо из монолита, торчал никелированный руль новенького хозяйского велосипеда.

В угаре энтузиазма его подали вместе с металлической арматурой.

Руль красовался года два и стал местной достопримечательностью, но затем чуваши, изнемогши от повышенного внимания односельчан, его спилили, оставив потомкам загадочное название воздвигнутого ими сооружения — дом с велосипедом.

Долгие годы дом с велосипедом обходился без крыльца. Многочисленные чуваши и чувашки резво бегали в невообразимый куб постройки по сходням, которые на зиму убирались на чердак, и дом стало вился неприступным, как шотландский замок.

Шли годы. Бесчисленные Ваньки, Коляны, Витьки и Сереги превратились в Иван Иванычей, дядей Колей, а многочисленные Маши и Нади, ставшие бабами Надями и бабами Машами, сменились новой волной Надь и Маш, которые стайками паслись на огороде, качались на качелях и приглядывали за близнецами, в соплях и семечках, Изабеллой и Стеллой, из самого последнего поступления, едва научившегося ходить.

И вот тут-то лидеру чувашского членства явилась навязчивая идея: за лето изваять крыльцо.

Готовилась к этому трудовому деянию община загодя и основательно. Как всегда, муравейным способом натащили какие-то разнокалиберные доски, железо, вонючие сельдяные бочки, что никакого от ношения к крыльцу не имело, но попалось под руку, и даже радиаторы парового отопления, которые применить совершенно негде. Впоследствии ими вымостили дорожку, и несколько волн надь и маш разбивали о них босые ноги, пока не втоптали бесследно в землю.

Вожак общества взял отпуск и начал созидать. Работал он все лето, поскольку отпуск продлевался двумя длительными больничными листами по поводу травмы ноги, которую народный умелец рубанул топором, и головы, куда свалились стропила. От зари до зари у дома с велосипедом раздавался стук топора, и вверх по бетонной стене ползло нечто, напоминавшее гигантский скворечник или увеличенную до гротесковых размеров собачью конуру. При строительстве первоначальный замысел корректировался и уточнялся. Так, сначала отказавшись от флюгера, как излишней архитектурной детали, зодчий затем отказался и от перил на лестнице, ссылаясь на то, что и так с работами припозднился.

— Думал-то раз-два, а оно вон как обернулось...— говорил он, растерянно почесывая кудрявую, кудлатую голову перевязанной рукой. — Счас бы хоть до снега управиться...

В багрец и золото оделись леса и обнажились сжатые нивы, а он все тюкал и тюкал топором... По вечерам, когда мы с двухлетним Богданом Борисовичем возвращались от молочницы с трехлитровой банкой молока, он всегда останавливался и долго сосредоточенно изучал строение. Тыкал пальчиком в отдельные детали и, не владея большим словарным запасом, восторженно вздыхал:

— Дядя, бойсяя татая, тук-тук...

Но однажды вездесущий его указательный палец замер, и мой сын удивленно сказал-спросил:

— Авава?

— Зачем они пуделя-то купили? — подумал я, не сразу разобрав в сумерках, что на крыльце, на карачках, стоит и мотает кудлатой головой ваятель.

Его запой свидетельствовал о завершении эпохального строительства.