Про зло и бабло - читать онлайн книгу. Автор: Макс Нарышкин cтр.№ 10

— Кто это был? — хрипло бросаю я в сторону трущего полотенцем бокал бармена.

Тот пожал плечами, и во взгляде его я прочитал: «Вас тут, ублюдков, по пять сотен за сутки бывает, так у каждого визитку просить?»

Я почувствовал непреодолимое желание торопиться.

— Герман!..

— Римма, я неважно себя чувствую, — вправляя воротник на место, говорю я той, что бросается вслед за мной.

— Герман… — умоляет она. После секса у сортира она мечтает о сексе в гостинице, куда, она была уверена, я ее обязательно повезу. Так она сумеет до конца отомстить Ирине, отнявшей меня и презревшей ее и прочих.

Хмель ушел, и это странно. Осталась тошнота от воспоминаний о сладострастных криках чужой женщины, чему я был причиной, легкое головокружение и непроходящее чувство собственной опасности. Таким я всегда чувствовал себя после двухдневных пьянок на третье утро.

Тем не менее я был все-таки пьян. И иллюзия внезапного протрезвления лишь доказательство тому, что пьян я крепко. Только этим можно объяснить, что одна из страниц улетела из книги жизни не спустя годы, а прямо сейчас. Вот только что Риммочка говорила мне: «Герман», а следующее, что я понимаю, — это шумящая вокруг меня Москва во втором часу ночи. Что было меж этим, и прощался ли я с теми, кого увижу теперь нескоро, если вообще когда увижу, и целовал ли Римму, и просили ли меня остаться, — не помню. Не помню еще, ехал ли я до дома или шел пешком. Скорее всего, пешком, поскольку уже перед дверями нашей с Ириной квартиры вдруг понял, что неслабо замерз, а думать и говорить невозможно, потому что голова шумит от проезжавших мимо машин.

— Скажи хотя бы «беленький»? — улыбнулась Ирина, впуская меня внутрь, и меня перекосило от отвращения к самому себе. Я только что ее предал, а она об этом не знает. И пусть не узнает никогда.

Добравшись до постели, я сел на ее край и стал размышлять над тем, достоин ли того, чтобы на моем плече спала Ирина. За блядство по римскому праву отлучали от стола и ложа, и если уж я провозглашал в кабаке тосты на латыни, мне следовало бы теперь улечься голодным на коврике под дверью. Слава богу, что в таком состоянии мне достало ума подняться и направиться в душ. Мне нужно было смыть с себя запах чужой женщины, о присутствии которого мгновенно догадается женщина своя, вознамерившаяся лечь на твое плечо.

Закрывая глаза и вдыхая дорогой мне аромат Ирининых волос, я все-таки успел подумать о том, что я хороший юрист, а потому, прежде чем что-то делать, мне следовало бы подумать о том, что nil inultum remanebit.

Хороший юрист поймет.

Первую минуту моего появления в компании можно было назвать приятной только с точки зрения Влада Дракулы, урожденного Цепеш. Едва моя нога появилась из лифта, кабина которого остановилась на восьмом этаже, где располагалась приемная президента, к которому я был приглашен для собеседования, от шума у меня едва не заложило уши.

Надо сказать, удивился я немного раньше, когда вызвал лифт, и он приехал не пустой, а с молодым человеком с белесого цвета лицом, который тут же спросил меня: «Вам на какой?» Его волосы были зализаны и закреплены лаком-фиксатором. Казалось, щелкни пальцем по этой прическе, и раздастся звон. Подумав, что молодой человек перепутал этажи — в таком громадном здании немудрено, — я ответил «Восьмой» и собрался было нажать на соответствующую кнопку, как вдруг молодой человек опередил меня. После этого сел на стоящий рядом — я только теперь его заметил — стул. Усевшись, он наклонил голову и упер руки в колени — типичная для астматика поза. В этом состоянии он и ехал несколько секунд, пока мчался лифт. Когда кабина остановилась, он поднялся и предупредительно встал сбоку от меня.

— Ты лифтер, что ли? — догадался я.

Перед тем как дверям разъехаться, он успел кивнуть.

Не успев понять, зачем скоростному лифту, кабине с самостоятельно расходящимися дверями и людям с пальцами лифтер, я услышал этот шум…

Шагнув на мрамор хирургической чистоты, я был вынужден тотчас уйти в сторону, поскольку мимо меня промчались двое, и эти двое держали в руках ручки медицинской каталки. Крутолобые охранники ростом никак не меньше двух метров пролетели мимо с лежащим на каталке человеком, и в какой-то момент мне показалось, что никакой каталки нет, и они стремительно несут его, держа за ноги и голову, как бревно.

Я помню, как мимо меня промелькнуло лицо несчастного, рыгающего кровью. Время словно остановилось на мгновение, и я успел рассмотреть губы, искаженные ужасной гримасой. Настежь распахнутый хрипящий рот, толчками выходящая из него кровь, заострившиеся черты лица и — самое страшное — глаза. Наверное, от болевого шока зрачки страдальца увеличились так, что цвет глаз его был неразличим. Лишь два черных угля, горящих болью и странной ненавистью, — вот все, что было в этих глазах.

Когда я снова вышел из лифта, каталка была уже далеко. Но с той же стороны, откуда она появилась, бегом следовал караван преследователей. Их лица были тревожны, они наперебой обменивались фразами, мне непонятными, и впереди этой странной процессии, поспевающей вслед за увозимым больным, трусцой бежал мужчина лет пятидесяти. Полы его дорогого пиджака развевались в ритме бега, галстук метался на груди раненой птицей, кто-то мог бежать быстрее него, несомненно, но не делал этого, из чего я заключил, что он и есть президент компании. Когда он поравнялся со мной, не замечая меня, хотя не заметить было невозможно хотя бы по той причине, что я стоял на его пути, он крикнул куда-то вслед исчезающей в лабиринтах коридора каталке:

— Немедленно на стол! Приготовить все необходимое, я буду через минуту!..

И тут я услышал издалека, как из преисподней:

— Будь ты проклят, подонок!.. Чтобы дети твои, внуки твои и правнуки твои…

Что сулил всему президентскому роду до седьмого колена страшный больной, дослушать до конца мне не удалось. Каталка, ведомая сильными руками, скрылась из виду, и шум ее колес растворился в гуле сопровождающих.

— Боже, какое несчастье! — донеслось до меня.

— Почему мне никто не говорил?! — услышал я тот же голос, который только что велел приготовить все необходимое. — Почему он мне ничего не говорил?! Почему молчал?!

Судя по всему, вопросы были из разряда риторических, потому что ответом пытливого президента никто не одарил, хотя это можно было сделать, как я думаю, даже из соображений такта. Можно было сказать: «Да, он никому не говорил, так откуда же нам знать, если он даже вам не сказал?»

Что должен был сказать извергающий проклятья всем и лично президенту, было непонятно. Как непонятно для меня было и многое другое. Прибыл я в фармацевтическую компанию, а в фармацевтических компаниях, насколько мне позволяет судить об этом образование, никаких операций не делают. А здесь, кажется, намечалась именно операция, поскольку «стол» и «все необходимое» в свете разума и происходящих событий — это не обеденный стол и не ложка с вилкой, а именно лежак под софитами и стерильные инструменты.