Институт сновидений - читать онлайн книгу. Автор: Петр Алешковский cтр.№ 41

Через дом сидит он – плачет, жалеет ребятишек, себя, Надьку – весь белый свет ему тогда жалко.

А у соседа и пожалеть некого – через месяц после свадьбы зарубил жену топором. Примерещилось что-то. До сих пор ему в Коми посылки посылают.

Воскресенье. Утренний чай допит, но в огород идти неохота. Максим Максимыч разминает «беломорину», прикуривает, смотрит через окошко на улицу – выглядывает дочку с внуками, гадает: приедут – не приедут сегодня из города, или опять загуляет? Как связалась со своим залетным уголовником, все пошло наперекосяк. Жалела она его, понимаешь… Родила двойню. Развелась. Больше, говорит, папа, замуж ни за что… А что – так гулять?.. Скоро приедут на каникулы, лето началось!.. А ведь езды – двадцать минут на автобусе. Двадцать минут… Ну – полчаса от силы…

Антонина Павловна доедает творожник.

– Как думаешь, приедут?

– А?..

– Ну тебя, глухая тетеря, доела?

– Ага.

– Ну, почитай, что завтра на смене мне расскажут. Максим Максимыч служил прапорщиком на метео в Мотовихе, теперь сторожит мебельный комбинат. Сутки сторожит – трое по хозяйству. Антонина Павловна тоже пенсионер. Работала бухгалтером на хлебозаводе, но давно уже сидит дома.

– Ага, – Антонина Павловна берет с полочки газету, надевает очки. – С начала читать?

– Не знаешь, что ли, с семнадцати… Она принимается за текст:

– «Понедельник. 9 июня. 1 программа. Семнадцать двадцать. „Отзовитесь, горнисты!“ Веселой, задорной песней начинает свое выступление агитбригада пионерской дружины Куйбышевского района столицы. Она лауреат Всероссийского конкурса школьных агитбригад. Ее выступления помнят строители Томского химического комбината, Калининской атомной электростанции, моряки Черноморского и Балтийского флотов, труженики Нечерноземья. Агитбригада – не единственное детище пионерского штаба Куйбышевского района Москвы».

Максим Максимыч недвижим. Слушает, глядит уже не на улицу, а на Антонину Павловну. Та, отхлебнув остывшего чайку, продолжает:

– «24 года назад по инициативе штаба была впервые проведена Вахта памяти „Вспомним всех поименно“. И каждый год 9 мая, в День Победы, встают ребята в почетный караул у мемориала памяти защитников Москвы на Преображенском кладбище. В этом году они заработали и перечислили в Фонд мира, в детский дом номер 73 Московской области, в фонд „Антиспид“ четырнадцать тысяч рублей. Штабисты не забывают тех, кто живет с ними рядом. Операция „Забота“ стала одним из основных дел штаба».

Антонина Павловна отрывается от газеты.

– Мучат детей. Мне ребятишки говорили, что у них в школе девчонку от нашего Огня на «Скорой» увезли – газа надышалась.

– Ты знаешь чего – ты лучше читай, – Максим Максимыч с досады опять отворачивается к окну. – Там же про День Победы сказано. Один день они стоят, а у нас круглогодично!

Павловна кивает головой, переворачивает страницу. Изучает. И вдруг вся преображается:

– Максимыч, Максимыч! Хамидуллин-то, что Прохорова резал! Нет, ты посмотри – герой!

– Ну! – Максимыч опять поворачивается к столу. На сей раз заметно быстрее. – Ну, что там?

– Нет, смотри-смотри, это и я послушаю: «Человек и закон». «Пьянство – причина преступлений. Первая программа. Восемнадцать сорок. Недавно областной старгородский суд приговорил к четырнадцати годам лишения свободы двадцативосьмилетнего Хамидуллина. Он осужден за тяжкое злодеяние – покушение на убийство. Преступление совершено из хулиганских побуждений и с особой жестокостью. Что же произошло на мебельном комбинате, где он работал? Однажды Хамидуллин вошел в котельную, не почистив грязной обуви, и тем самым грубо нарушил установленный на производстве порядок. По требованию машиниста котельной он вынужден был покинуть помещение. Через несколько дней, будучи пьяным, Хамидуллин неожиданно зашел к машинисту котельной, набросился на него с ножом и, нанеся десять ударов, пытался скрыться. Но был задержан. Искусство, оперативность медиков спасли жизнь пострадавшему машинисту. Но разве зарубцуются душевные раны, полученные им в тот роковой вечер? Забудется ли потрясение, перенесенное родными машиниста, его товарищами по работе?»

– Ну дают! – Максим Максимыч презрительно отмахивается от газеты, разминает новую «беломорину», закуривает.

– Этот Бугор, Колька – самый что ни есть ворюга-беспредельщик, а в котельной тогда учетчица стояла, он при ней Хамидуллина козлом вонючим назвал. А Игорек Хамидуллин и в первый раз пьяным был. И что? Хороший был парень, только Бугор его застращал – он ему за вином и бегал. Бугра давно б надо было опустить, на зоне небось так не распоясывался. А Игорек теперь – ку-ку – четырнадцать особого… А ты – герой! Герой…

Максимыч в сердцах бросает недокуренную папиросу в пепельницу, встает, идет к двери.

– Нарушил установленный порядок… В котельную по жердочке хрен пройдешь, поняла? – почему-то орет он на старуху, но, тут же смягчившись, добавляет: —Ладно, пойду поливать, все равно их не дождешься – вот когда жрать…

Он выходит.

Антонина Павловна убирает посуду, думает. Думает она, как поделится новостью с соседкой. Новость, правда сказать, вполне обычная, но вот что по первой программе…

Максим Максимыч поливает картошку. Дождей нет давно, земля слежалась, стала как шлак. Он ругает землю, солнце, картошку – в рот, в дышло, под хвост! – а в перерывах, у колодца, изумленно повторяет: «Забудется ли потрясение, перенесенное родными машиниста, его товарищами по работе?»

– Нет, не было и не будет у него родных – у суки лагерной!

Наливает ведерную лейку и, согнувшись, несет в огород.

В том, что Александра Константиновна Заикина ведьма, нет ни у кого сомнения в слободке. Окна всегда занавешены– раз, забор и ворота глухие – два, телевизора не держит – три, черная кошка, пестрые куры – четыре. И главное – уезжает Александра Константиновна на два зимних месяца к внукам в Ленинград, запирает двор на два запора. Никто, заметьте, к ней не ходит, живность не кормит, а по весне хоть бы что – все живы-здоровы!

– И гордая, кривобочка! Я ее просила раз кровь заговорить, чтоб у Лешеньки моего чирьи прошли, так она в глаза посмеялась, – жалуется Танька Солодкова, заикинская соседка и ближайшая в былые времена ее подружка.

– Чего с ней взять, со стервы кривой, я б у нее и воды стакан не попросила.

– Нет, бабы, я знаю, она мне раньше заговаривала, пока с чертями не позналась, – уверяет Танька.

Про чертей Заикиных все знают.

Раньше, году в сорок седьмом-восьмом, Танька и Шурка дружили. Танька – я-те-дам была, а Шурка Заикина с детства кривобокая, грузная, Таньке не соперница – потому и вместе. На работе вместе – вечерами порознь. Танька гуляла с замполитом – Шурка утрами слушала, вздыхала про себя, но Таньке не завидовала. Танька – красавица, Шурка – недоделок, – каждому свое, так ее мама-покойница с детства воспитывала. Танька, к примеру, подавальщица в офицерской столовой, Шурка – посудомойка. А замполит красивый был мужик – сапоги на подковочках, блестят, ремни от портупеи коричневые. Холостой. Хохотун. И с Шуркой добрый – Шурка же их с Танькой к себе на сеновал пускала, жалко, что ли, дом пустой стоит.