И вот, едва лишь свет забрезжил, выехали. По прохладе, по утренней росе, понеслись вниз с холма, мимо городка, спугнув пастуха и его стадо, и дальше, дальше – туда, где до горизонта сплошным синим морем простирался густой лес.
Ворвались в лес – не заметили, как и когда. Деревья перед всадниками будто расступались.
Эн Бертран попридержал коня, прислушался. Слева вроде бы рожок возвестил о том, что оленя подняли. Тут же разразились лаем псы и началась погоня.
Одного оленя взяли, когда солнечные лучи пронизывали лес, как нитки золотого шитья рукоделье искусницы, – но мало показалось, второго подняли. За этим вторым гонялись куда дольше. И вот уже темнеть начинает, уже домна Раймонда утомилась, и оба мальчика – и Саварик, хозяйский сын, и Итье де Борн – устали, хотя виду не кажут.
А тут еще беда – пропала лучшая сука из всей своры. Только нашли кровавый след на траве и на листьях низкого кустарника – видать, подранил ее матерый олень.
И стали собираться обратно в замок. Эн Раоль расстроен: жаль ему суку. Бросить же гостей и остаться в лесу на ночь, чтобы собаку – может быть, мертвую – отыскивать…
Это смятение заметил Бертран, подъехал к эн Раолю и заговорил с ним вполголоса:
– Вижу я, эн Раоль, что время позднее и многие уже хотели бы вернуться обратно.
Эн Раоль признал, что это – чистая правда.
– Однако у меня в этом лесу осталась одна забота, – добавил эн Раоль.
– Доверьте свою заботу мне, – предложил эн Бертран, – и с легкой душой отправляйтесь в замок, ибо домна Раймонда да и кое-кто из гостей нуждаются в отдыхе и сытном ужине.
Эн Раоль рассказал, что потерял в лесу рыжую охотничью суку, от роду ей три года – в самом возрасте она. И если эн Бертран ее отыщет, то подарит эн Раоль Бертрану добрых щенков от этой суки.
Бертран обещал собаку найти и, кликнув холопа своего Жеана, объявил ему, что остается с ним в лесу на всю ночь.
Жеан в лице переменился от огорчения, однако возражать не посмел.
Итье, напротив, рвался с батюшкой не разлучаться, однако Бертран поручил ему заботу о Саварике, который был слишком горд, чтобы сознаться, что вот-вот упадет с седла от усталости. И потому Итье поехал в замок вместе с остальными.
И вот веселая пестрая кавалькада скрылась за деревьями. Смолкли рога, утихло вдали тявканье огорченных псов. Обернулся эн Бертран и увидел, что еще один всадник в лесу остался – Фалькон де Марсалья.
* * *
Здесь надобно заметить, что Бертран, на удивление всем, за эти два дня свел довольно близкие отношения с Фальконом, хотя общего между ними нашлось бы, по правде сказать, мало. Эн Бертран был знатен, спесив и беден; Фалькон же – купеческого рода и несметно богат. Поначалу приглядывался Бертран к этому Фалькону и так, и эдак, будто изъян какой в нем выискивал. Но не нашлось у Фалькона никаких изъянов, если не считать незнатного происхождения.
И вот сблизились они, словно бы против своей воли, – можно сказать, как магнитом их притянуло друг к другу. Впоследствии они часто обменивались стихами, именуя друг друга лестным прозвищем «Азиман», что по-провансальски и означает «Магнит».
* * *
Отправились в путь по вечернему лесу втроем: Бертран впереди, пешим идет, коня в поводу ведет, в следы вглядывается; за ним Фалькон верхом, ступает шагом; последним Жеан тащится, рот в плаксивой гримасе растянув.
А красные капли на листьях и траве все гуще. Вышли на поляну, остановился Бертран возле куста, что на краю поляны рос, руками ветки развел – вот она, собака. Рыжий бок порван, морда на вытянутых лапах лежит. Косит на человека большим темным глазом, еле заметно хвостом шевелит: признала знакомца.
Бертран теплый плащ с себя снял, осторожно собаку в него завернул, на руки поднял.
А Фалькон сказал:
– Вон там дом. Лесник, наверное, живет.
* * *
А кому еще посреди господского леса жить, как не леснику, охраняющему охотничьи угодья властителей Шателайона? Оказался лесник мужичиной рослым, широкоплечим, угрюмым и к господам вовсе не почтительным.
У лесника имелось двое взрослых сынов – под стать отцу, такие же рослые да хмурые. И жена – малого роста, незаметная, но домовитая и сноровистая.
Ей-то и вручили подраненного господского пса, попросили подлечить. Женщина, ни слова не говоря, суку на лавку устроила, воды для нее согрела, мази растерла – вонь по всему дому пошла. Собака покорно дала шерсть вокруг раны выстричь и рану промыть, только мордой совалась лесниковой жене под руки и вылизывалась сама. Умная собака, ласковая.
Жеан спросил: мол, как, подавать ли ужин. Хозяйка махнула в сторону большого беленого очага: давай, пока я занята.
Уселись за стол: Бертран, Фалькон, лесник и двое его сыновей, а Жеан им ужин подал – пареной репы горшок и хлеба каравай.
Ели молча. Бертран прикидывал, как завтра больную собаку до замка довезти. Фалькон к ужину почти не прикоснулся: то ли не привык к столь убогой трапезе, то ли просто слишком устал. Откинулся к стене, глаза прикрыл – ждал минуты, чтобы отойти ко сну.
Бертран миску от себя отодвинул (ему, как и Фалькону, отдельно подали, а хозяева из общего горшка хлебали), на двор вышел – посмотреть, как лошади на ночь устроены.
Когда назад в лесников дом вернулся, сразу почуял: пока он к лошадям ходил, изменилось что-то. Поначалу даже не понял – что именно. В доме темно было.
Потом разглядел.
На скамье, на том самом месте, где только что сидел сам Бертран, возник незнакомый человек. Когда он пришел – того не заметил даже Бертран, а уж он-то, как никто, чуток был ко всякого рода переменам, особенно на незнакомом месте. Как-то вдруг – взял да и возник.
Был этот человек средних лет, в темном недлинном плаще с капюшоном, вид имел значительный и суровый. Хозяева – лесник и оба его дюжих сына – ощутимо робели пришлеца; жена же лесникова, которой и так-то было от земли не видать, вовсе незаметной сделалась.
А он подозвал ее к себе, вгляделся пристально в ее лицо и благословил. Бертран увидел, как расцвела женщина, как засияла.
Затем незнакомец все так же неспешно огляделся в лесниковом доме, задержав взгляд на Бертране. Взгляд был тяжелый, однако никакого беспокойства в нем не чувствовалось.
Бертран уселся у входа, поближе к подраненной собаке.
Хозяйка между тем вышла из дома и скоро вернулась, держа в руках красивое глиняное блюдо с хлебом и кружку с колодезной водой. Все это она не без некоторой торжественности подала гостю. Тот, поблагодарив, освятил хлеб и воду, разделил ломоть на несколько частей и раздал хозяевам. То, что осталось, – совсем немного – медленно сжевал сам, запивая водой. Незнакомец казался человеком, привыкшим к постоянным странствиям и лишениям, но вовсе не оголодавшим. Видать, немало есть тут в округе мест, где его всегда встретят с распростертыми объятиями.