Время секонд хэнд - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Алексиевич cтр.№ 44

– Какие мы герои? С нами никогда не обращались как с героями. Детей мы с женой растили в бараке, потом дали коммуналку. Сейчас получаем копейки… слезы, а не пенсию… По телевизору показывают, как немцы живут. Хорошо! Проигравшие живут в сто раз лучше, чем победители.

– Бог не знает, что такое быть маленьким человеком.

– Я был, есть и останусь коммунистом! Без Сталина и без партии Сталина мы бы не победили. Демократия, твою мать! Боюсь боевые ордена надеть. «Маразматик старый, где служил? На фронте или по тюрьмам и лагерям?» – вот что я слышу от молодых. Сосут пиво и насмехаются.

– Предлагаю вернуть памятники нашему вождю, великому Сталину, на прежние места. Прячут на задворках, как мусор.

– Поставь у себя на даче…

– Хотят переписать войну. Ждут, когда мы все передохнем.

– Теперь мы, короче, «советикус-дебилус»…

– Спасло Россию то, что она большая. Урал… Сибирь…

– Самое страшное – подняться в атаку. Первые десять минут… пять минут… У того, кто поднимался первым, шансов в живых остаться не было. Пуля дырочку найдет. Коммунисты, вперед!

– За военную мощь нашей Родины! (Чокаются.)

– Короче… убивать никому неохота. Неприятно. Но привыкаешь… учишься…

– Под Сталинградом я вступил в партию. Написал в заявлении: «Хочу быть в первых рядах защитников Родины… Не пожалею своей молодой жизни…». В пехоте награждали редко. Имею одну медаль «За отвагу».

– Военные контузии сказались… Я стал инвалидом, но пока держусь.

– Помню: взяли в плен двух власовцев… Один говорит: «Я мстил за отца…». Отца расстреляло энкавэдэ… Другой: «Я не хотел сдохнуть в немецком концлагере». Молодые пацаны, как мы, одного с нами возраста. Когда ты уже поговорил с человеком, в глаза посмотрел… трудно его убить… Назавтра всех нас допрашивали в особом отделе: «Почему вступили в разговоры с предателями? Почему не расстреляли сразу?». Я стал оправдываться… Особист наган на стол: «Ты, б…, еще права качаешь?! Еще одно слово вякнешь и…». Власовцев никто не щадил. Танкисты привязывали их к танкам, включали мотор – и в разные стороны… разрывали на куски… Предатели! А все ли они были предателями?

– Особистов боялись больше, чем немцев. Генералы их боялись…

– Страх… всю войну страх был…

– А если бы не Сталин… Без «железной руки» Россия бы не выжила…

– Я не за Сталина, я за Родину воевал. Клянусь своими детьми и внуками, я ни разу не слышал, чтобы кричали: «За Сталина!».

– Без солдата войну не выиграть.

– Твою мать…

– Бояться надо только Бога. Он есть суд.

– Если Боженька есть…

(Нестройный хор.) «И значит, нам нужна одна победа! / Одна на всех, мы за ценой не постоим…»

Мужская история

– Всю жизнь руки по швам! Не смел пикнуть. Теперь расскажу…

В детстве… как себя помню… я боялся потерять папу… Пап забирали ночью, и они исчезали в никуда. Так пропал мамин родной брат Феликс… Музыкант. Его взяли за глупость… за ерунду… В магазине он громко сказал жене: «Вот уже двадцать лет советской власти, а приличных штанов в продаже нет». Сейчас пишут, что все были против… А я скажу, что народ поддерживал посадки. Взять нашу маму… У нее сидел брат, а она говорила: «С нашим Феликсом произошла ошибка. Должны разобраться. Но сажать надо, вон сколько безобразий творится вокруг». Народ поддерживал… Война! После войны я боялся вспоминать войну… Свою войну… Хотел в партию вступить – не приняли: «Какой ты коммунист, если ты был в гетто?». Молчал… молчал… Была в нашем партизанском отряде Розочка, красивая еврейская девочка, книжки с собой возила. Шестнадцать лет. Командиры спали с ней по очереди… «У нее там еще детские волосики… Ха-ха…» Розочка забеременела… Отвели подальше в лес и пристрелили, как собачку. Дети рождались, понятное дело, полный лес здоровых мужиков. Практика была такая: ребенок родится – его сразу отдают в деревню. На хутор. А кто возьмет еврейское дитя? Евреи рожать не имели права. Я вернулся с задания: «Где Розочка?» – «А тебе что? Этой нет – другую найдут». Сотни евреев, убежавших из гетто, бродили по лесам. Крестьяне их ловили, выдавали немцам за пуд муки, за килограмм сахара. Напишите… я долго молчал… Еврей всю жизнь чего-то боится. Куда бы камень не упал, но еврея заденет.

Уйти из горящего Минска мы не успели из-за бабушки… Бабушка видела немцев в 18-м году и всех убеждала, что немцы – культурная нация и мирных людей они не тронут. У них в доме квартировал немецкий офицер, каждый вечер он играл на пианино. Мама начала сомневаться: уходить – не уходить? Из-за этого пианино, конечно… Так мы потеряли много времени. Немецкие мотоциклисты въехали в город. Какие-то люди в вышитых сорочках встречали их с хлебом-солью. С радостью. Нашлось много людей, которые думали: вот пришли немцы, и начнется нормальная жизнь. Многие ненавидели Сталина и перестали это скрывать. В первые дни войны было столько нового и непонятного…

Слово «жид» я услышал в первые дни войны… Наши соседи начали стучать нам в дверь и кричать: «Все, жиды, конец вам! За Христа ответите!». Я был советский мальчик. Окончил пять классов, мне двенадцать лет. Я не мог понять, что они говорят. Почему они так говорят? Я и сейчас этого не понимаю… У нас семья была смешанная: папа – еврей, мама – русская. Мы праздновали Пасху, но особенным образом: мама говорила, что сегодня день рождения хорошего человека. Пекла пирог. А на Пейсах (когда Господь помиловал евреев) отец приносил от бабушки мацу. Но время было такое, что это никак не афишировалось… надо было молчать…

Мама пришила нам всем желтые звезды… Несколько дней никто не мог выйти из дома. Было стыдно… Я уже старый, но я помню это чувство… Как было стыдно… Всюду в городе валялись листовки: «Ликвидируйте комиссаров и жидов», «Спасите Россию от власти жидобольшевиков». Одну листовку подсунули нам под дверь… Скоро… да… Поползли слухи: американские евреи собирают золото, чтобы выкупить всех евреев и перевезти в Америку. Немцы любят порядок и не любят евреев, поэтому евреям придется пережить войну в гетто… Люди искали смысл в том, что происходит… какую-то нить… Даже ад человек хочет понять. Помню… Я хорошо помню, как мы переселялись в гетто. Тысячи евреев шли по городу… с детьми, с подушками… Я взял с собой, это смешно, свою коллекцию бабочек. Это смешно сейчас… Минчане высыпали на тротуары: одни смотрели на нас с любопытством, другие со злорадством, но некоторые стояли заплаканные. Я мало оглядывался по сторонам, я боялся увидеть кого-нибудь из знакомых мальчиков. Было стыдно… постоянное чувство стыда помню…

Мама сняла с руки обручальное кольцо, завернула в носовой платок и сказала, куда идти. Я пролез ночью под проволокой… В условленном месте меня ждала женщина, я отдал ей кольцо, а она насыпала мне муки. Утром мы увидели, что вместо муки я принес мел. Побелку. Так ушло мамино кольцо. Других дорогих вещей у нас не было… Стали пухнуть от голода… Возле гетто дежурили крестьяне с большими мешками. День и ночь. Ждали очередного погрома. Когда евреев увозили на расстрел, их впускали грабить покинутые дома. Полицаи искали дорогие вещи, а крестьяне складывали в мешки все, что находили. «Вам уже ничего не надо будет», – говорили они нам.