Цинковые мальчики - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Алексиевич cтр.№ 33

Война эта была как здешняя жизнь – совсем не такая, как в книжках читал. Слава Богу, у меня другой мир, он закрыл тот. Мир книг, музыки. Он меня спас. Не там, а здесь стал разбираться, где я был, что со мной было. Но думаю об этом один, не хожу в «афганские» клубы. Не представляю, чтобы я пошёл в школу и рассказывал о войне, о том, как из меня, ещё несформированного человека, лепили даже не убийцу, а что-то такое, что хотело только есть и спать. Я ненавижу «афганцев». Их клубы очень похожи на армию. Те же армейские штучки: нам металлисты не нравятся – пойдём, ребята, им морду набьём. Это тот кусок моей жизни, от которого хочу отделиться, а не слиться с ним. У нас жестокое общество, раньше я этого не замечал.

Однажды в госпитале мы наворовали феназипама… Его применяют при лечении душевнобольных… По одной – две таблетки… Кто съел десять, кто – двадцать… В три часа ночи одни пошли на кухню посуду мыть… А она была чистая… Другие сидели и мрачно играли в карты… Третий нужду справлял на подушке… Полный абсурд… Медсестра в ужасе убежала… Вызвала караул…

Так эта вся война осталась у меня в памяти… Полный абсурд…»

Рядовой, наводчик-оператор

«Родила двойню, два мальчика, и Коля один у меня от этой двойни остался. До восемнадцати лет, до совершеннолетия, пока не пришла повестка в армию, стоял на учёте в Институте охраны материнства. Разве таких солдат надо было в Афганистан посылать? Правильно меня соседка укоряла: „Не могла собрать пару тысяч и дать взятку?“ Кто-то дал и спас сына. А моего вместо него отправили. А я не понимала, что деньгами надо спасать сына, я его душой спасала.

Приехала к нему на присягу. Вижу: не готов он для войны, растерян. Мы с ним всегда были откровенны:

– Ты не готов, Коля. Буду просить за тебя.

– Мама, не хлопочи и не унижайся. Ты думаешь, это кого-то тронет, что я не готов? Кто здесь на эти вещи обращает внимание?

Все-таки добилась приёма у командира батальона. Стала просить:

– Сын у меня единственный… Если что-то случится, я не смогу жить… А он не готов… Вижу – не готов…

Он с участием отнёсся:

– Обратитесь в свой военкомат. Если мне пришлют официальную бумагу, я его в Союзе распределю.

Самолёт прилетел ночью, а в девять утра я уже прибежала в военкомат. Военкомом у нас товарищ Горячев. Он сидит разговаривает по телефону. Я стою…

– Что у вас?

Рассказываю. Тут звонок. Он берет трубку, а мне:

– Никаких бумаг писать не буду.

Умоляю, на колени становлюсь. Готова руки ему целовать:

– Он же у меня единственный.

Даже из-за стола не поднялся.

Ухожу и все равно прошу:

– Запишите мою фамилию.

У меня все равно надежда: может, он подумает, может, он посмотрит дело сына, не каменный же.

Прошло четыре месяца. У них там ускоренные трехмесячные курсы, а сын пишет уже из Афганистана. Каких-то четыре месяца… Всего одно лето…

Утром иду на работу. Я спускаюсь по лестнице вниз, а они мне навстречу. Трое военных и женщина. Военные идут впереди, и фуражку каждый на левой руке несёт. Откуда-то я знала, что это траур, когда офицерские фуражки на руках лежат. Я тогда не вниз, а наверх побежала. И они, видимо, поняли, что это – мать. Они тоже наверх… А я тогда – в лифт и вниз… Мне надо выскочить на улицу, удрать… Спастись… Ничего не услышать… Пока я доехала до первого этажа – лифт останавливался, заходили люди, – они уже там стоят и меня ждут. Нажимаю кнопку и вверх… На свой этаж… Вбегаю в квартиру, но от ужаса забываю захлопнуть дверь… Слышу, как они входят… Прячусь в спальне… Они – за мной… Фуражки на руках лежат…

И один из них – военком Горячев… Пока у меня были силы, я, как кошка, на него бросалась и кричала:

– Вы весь в крови моего сына! Вы весь в крови моего сына!!!

Он, правда, молчал. Я его даже ударить хотела. Он молчал. А потом уже ничего не помню…

К людям меня потянуло через год. А до этого одна и одна, как прокажённая. Я была не права: люди не виноваты. Но мне тогда казалось, что все они виноваты в смерти моего сына. И знакомая продавщица в булочной, и незнакомый таксист, и военком Горячев – все виноваты. Тянуло меня не к этим людям, а к таким, как я. Мы на кладбище знакомились, возле могилок. К вечеру, после работы, одна мать с автобуса спешит, другая уже сидит возле своего камня, плачет, третья ограду красит. Разговоры у нас об одном… О детях… Только о них говорим, будто они живые. Я эти наши разговоры все наизусть помню:

– Вышла на балкон: стоят два офицера и врач. Зашли в подъезд. Смотрю в глазок: куда двинутся? Остановились на нашей площадке. Поворачивают вправо… К соседям? У них тоже сын в армии… Звонок… Открываю дверь: «Что, сын погиб?» – «Мужайся, мать…»

– А мне сразу: «Гроб, мать, у подъезда стоит. Где вам его поставить?» Мы на работу с мужем собирались… Яичница на плите жарилась… Чайник кипел…

– Забрали, постригли… И через пять месяцев гроб привезли…

– И моего через пять…

– Моего через девять…

– Спрашиваю у того, кто сопровождал гроб: «Есть там что-нибудь?„ – „Я видел, как его в гроб положили. Он там“. Смотрю на него, смотрю, он голову вниз опускает: «Что-то там есть…»

– А запах был? У нас был…

– И у нас был. Даже черви беленькие на пол падали…

– А у меня никакого запаха. Только свежее дерево. Сырые доски…

– Если вертолёт сгорел, то их по частям собирают. Руку найдут, ногу… По часам узнают… По носкам…

– А у нас во дворе гроб час простоял. Сын два метра ростом, десантник. Привезли саркофаг – деревянный гроб и второй, цинковый… С ним в наших подъездах не развернёшься… Семь мужчин еле подняли…

– Моего восемнадцать дней везли… Их насобирают целый самолёт…»Чёрный тюльпан»… Сначала на Урал доставляли… Потом в Ленинград… А после в Минск…

– Ни единой вещички не вернули. Ну пусть бы какая-нибудь память… Он курил, хотя бы зажигалка осталась…

– Хорошо, что не открывают гроб… Что мы не видим, что сделали с нашими сыновьями… Он у меня всегда живой перед глазами… Целенький…

Сколько мы проживём? С такой болью в душе долго не живут. И с такими обидами. В райисполкоме пообещали:

– Дадим вам новую квартиру. Выберите любой дом в нашем районе.

Нашла: в центре города, кирпич, а не панели, планировка новая. Называю адрес.

– Вы что, с ума сошли? То цековский дом.

– Так кровь моего сына такая дешёвая?

Секретарь парткома в нашем институте – хороший человек, честный. Не знаю, как он попал в ЦК, он пошёл за меня просить, мне он только сказал: