— Где? Над бассейном? — Это была бредовая идея, и
он понимал это.
— Я приглашу своего архитектора" и посмотрю, что
он предложит.
— Ты женат не на доме.
— Но и не на тебе. Ты связала себя брачными узами со
своей проклятой работой, о которой так печешься.
— Это несправедливо.
Он продолжал злиться.
— И ты не откажешься от нее ни на один день, не так ли?
Даже если это будет стоить тебе потери нашего ребенка… — Их голоса разносились
по всему дому.
— Этого не случится. — Она соскочила с постели и
встала напротив него. — Но ты и дети можете потерять меня, если вы все не
перестанете мучить и не начнете для разнообразия делать и для меня что-нибудь.
Они рады поиздеваться надо мной за то, что я осмелилась
забеременеть, а ты пытаешься затолкать меня в свою старую жизнь, в то время как
твоя дочь вешает портрет своей матери над моей кроватью.
— Всего один раз. Большое дело. — Это не произвело
на Питера никакого впечатления.
— Эта вещь не должна даже находиться в доме. —
Затем она пристально посмотрела на него. Все зашло слишком далеко. — И мне
тоже здесь не место. На самом деле… — Она бросилась к шкафу, вытащила чемодан и
бросила его на кровать, затем прошла к комоду и принялась швырять вещи в
открытый чемодан. — Я ухожу до тех пор, пока ты все не обдумаешь. Эти
дети, все они, должны научиться нормально вести себя, а тебе советую перестать
обращаться с Пам как с маленьким нежным цветочком, а то к шестнадцати годам она
станет наркоманкой или сделает еще какую-нибудь глупость, которую не исправишь
никакими дисциплинарными методами.
— Могу я напомнить тебе, что не моя дочь забеременела в
этом году? — Это был удар ниже пояса, и он понял это, как только слова
сорвались с его губ. Но было уже поздно.
Мел с ненавистью посмотрела на него.
— Туше. И мы можем поблагодарить за это твоего сына.
— Послушай, Мел… почему бы нам не успокоиться и не
поговорить. — Питер внезапно испугался выражения ее глаз, он знал, что ей
нельзя расстраиваться, но она так разозлила его.
— Пожалуй, ты отчасти прав. Я собираюсь успокоиться, но
мы не будем разговаривать. По крайней мере, не сейчас. Сегодня вечером я ухожу
отсюда, справляйся с детьми сам. Тебе действительно стоит посидеть и подумать,
что ты хочешь сделать с ними, с этим домом и со мной.
— Это что — ультиматум, Мел? — Его голос прозвучал
на удивление спокойно.
— Да.
— А что ты будешь делать в это время?
— Я ухожу, чтобы самой принять кое-какие решения. Хочу
ли я жить в этом доме, хочу я или нет бросить работу и хочу ли я избавиться от
этого ребенка.
— Ты серьезно? — Он был потрясен, но Мел вдруг
стала пугающе спокойной.
— Да — Ты избавишься от нашего ребенка?
— Возможно. Кажется, вы все полагаете, что я должна
поступать так, как мне говорят, делать то, чего от меня ждут. Я должна день за
днем жить здесь, мириться с миссис Хан, выносить все, что выкидывают дети, я
должна жить с фотографиями Анны, глазеющими на меня, должна возить Пам к врачу
день за днем, я должна родить этого ребенка, несмотря на…
Несмотря на что, догадайся? Я ничего не должна.
У меня тоже есть право выбора.
— И я не имею права ничего сказать на этот счет? —
снова разозлился он.
— Ты сказал достаточно. Ты защищаешь Пам всякий раз,
стоит мне открыть рот. Ты говоришь мне, как великолепна миссис Хан, а я твержу
тебе, что всем сердцем ненавижу ее, ты говоришь мне, что это — твой дом, и ты
полагаешь, что я должна родить нашего ребенка. Нет, я не должна. Мне тридцать
шесть лет, и, честно говоря, я думаю, что слишком стара для этого. И я
достаточно взрослая, чтобы пресечь такое отвратительное отношение ко мне со
стороны кого-либо, тебя или детей.
— Я не знал, что гнусно поступал с тобой, Мел.
Она печально посмотрела на него:
— За последние шесть месяцев я изменила всю свою жизнь
ради тебя, отказалась от любимой работы, от своего дома, своего города, от
собственной независимости. У меня здесь работа, которая доставляет одни
неприятности, она стала для меня шагом вниз, и мне приходится иметь дело с
настоящим подонком.
Похоже, ты ничего этого не оценил. А для тебя все осталось
по-прежнему. У твоих детей есть собственные комнаты, свой дом, повсюду
фотографии их мамочки, их экономка, их папочка Единственное неудобство
заключается в том, что теперь им приходится мириться со мной Но если кто-нибудь
из вас полагает, что я никуда не денусь, тогда, возможно, вам всем стоит
задуматься, на какие перемены вы готовы пойти. Или я могу уехать домой.
Он выглядел испуганным, но голос у него оставался твердым.
— Мел, ты бросаешь меня?
— Нет. Но я уезжаю на недельку, чтобы кое-что обдумать
и решить свою дальнейшую судьбу.
— Ты за это время сделаешь аборт?
Она отрицательно покачала головой и с трудом сдержала слезы.
— Я не поступила бы с тобой подобным образом.
Если я приму такое решение, то сначала поставлю тебя в
известность.
— Уже слишком поздно для этого. Ты рискуешь.
— Тогда я приму это во внимание Но в данный момент я
собираюсь определить, чего хочу я, а не чего хочешь ты, или чего ты ожидаешь от
меня, и что удобно для тебя, или что нужно детям. У меня тоже есть свои
потребности, но до этого никому нет дела уже очень давно, даже мне самой.
Он медленно кивнул, расстроившись, что она уезжает, пусть
даже на неделю.
— Ты сообщишь, где ты остановишься?
— Не знаю.
— Куда направляешься?
— Не знаю. Я хочу сесть в машину и уехать, и мы
увидимся с тобой через неделю.
— А как же твоя работа?
— Я сообщу им, что снова больна. Уверена, что Поль
Стивенс будет в восторге.
Питер понимал, что должен что-то сказать ей, пока она не
ушла.
— Мне будет ужасно не хватать тебя.
— Мне тоже. Но, вероятно, в том-то и весь смысл.
Может быть, пришла пора нам обоим решить, как много все это
значит для нас, чего это стоит и какую цену мы готовы заплатить за то, чего
хотим.
Он кивнул, глядя, как она вышла за дверь, а через мгновение
услышал, как входная дверь закрылась за ней. Ему хотелось обнять ее, сказать
ей, что он любит ее больше жизни, что он хочет, чтобы у них родился ребенок, но
гордость помешала ему броситься за ней, и он остался стоять посреди спальни. И
вот она ушла.
На неделю? Навсегда?
— Где мамочка? — с удивлением спросила Вал,
заглядывая в их комнату, проходя мимо.