Вчера-позавчера - читать онлайн книгу. Автор: Шмуэль Агнон cтр.№ 34

Но в то самое время, когда он ощущает силу в себе и слабость в других, сердце нашептывает ему: «Однако вся твоя деятельность, не что иное, как поражение. Многое пытался ты сделать, и не вышло у тебя ничего. Неужели вся твоя энергия и сила были созданы напрасно? Что „Хапоэль Хацаир“ пишет? „Знает он, этот господин, что „Хапоэль Хацаир“ действует в то самое время, как все (то бишь я и мои товарищи) зевают; видят они (то есть я и остальные деятели ишува) в „Хапоэль Хацаир“ растущую силу и боятся, что, не дай Бог, не будет видна их деятельность“». Может, они шутили, эти милые молодые люди? Ведь они сами же говорят, что есть достаточно работы для честных людей, и в самом деле жаждущих работать, а не скандалить, и если такие люди найдутся, то наверняка найдут они себе занятие и без «Хапоэль Хацаир», и вместе с «Хапоэль Хацаир».

Дизенгоф не сердится на своих обидчиков. Только сожалеет. В его городе вся молодежь обычно бывала у него, а здесь, в Эрец Исраэль, выросла стена между ним и ими. Есть здесь юноши, с которыми стоило бы Цине, его жене, познакомиться, но они как будто избегают насладиться атмосферой его дома. Дом его полон учителями, писателями, чиновниками и общественными деятелями, но никто из молодежи не показывается в его доме.

Еще он предается своим размышлениям, как замечает Шая Бен-Циона. Сказал Дизенгоф: «Ты здесь?!» И они усаживаются рядом. И не ясно, Дизенгоф ли подошел к Бен-Циону или Бен-Цион подошел к Дизенгофу, но течет их беседа, и все пододвигают свои стулья, чтобы послушать их. Одни почитают Дизенгофа, другие любят Бен-Циона, но, поскольку они оба здесь, свет одного сливается со светом другого, и все присутствующие озарены этим светом.

3

Не было лучших дней у Ицхака, чем эти дни. Ицхак укоренился в Эрец подобно остальным нашим товарищам, знающим, что нет для них другого места в мире, и вот они осваиваются в стране — кто лучше, а кто хуже. Постепенно начал Ицхак забывать свой город и отцовский дом. Тесная квартирка, одна из двух темных комнат которой служит кухней, превратилась в его воображении в один из домов видных горожан Яффы, с просторными дворами внутри и верандами снаружи. Нет здесь грязных стен темной кухни, где Фрумечи, старшая из сестер, стоит перед пустыми горшками, а их маленький брат Вови уцепился за край ее истрепанного платья и плачет: «Я есть хочу! Я есть хочу!» Прибегают сестры на его крик и смеются и говорят: «Приходите, приходите, любители новостей и послушайте новость, которую никогда в жизни не слышали! Есть среди нас голодный человек!» Растягивается Вови на полу, и валяется, и ревет, оттого что все насмехаются над ним. Приходит отец из лавки и слышит весь этот вой. Опускает руку в карман, может, есть там монета, чтобы купить баранку своему сыну, и не находит. Поворачивается отец к дочерям и спрашивает: «Что вы хотите от ребенка?» Отвечают они ему: «Мы не хотим ничего, только Вови просит есть». Отругал их отец: «Театр вы устраиваете из моего дома. Я не желаю театров!» Уходят они, одна — туда, другая — сюда; и он тоже отходит, и вцепляется пальцами в подоконник, и стоит и читает вечернюю молитву, и ложится в кровать без куска хлеба на ужин, точно так же, как встает утром без куска хлеба на завтрак, и стонет во сне, преследуемый кредиторами, как и наяву. А когда реальность отступает, перед Ицхаком встают вымышленные картины. Отец предстает перед ним человеком, живущим в просторной квартире, и подобающие ему гости приходят к нему, и среди них — гимназисты и студенты. Сидят они, пьют чай и обсуждают мировые проблемы. И в то же время заглядываются на его дочерей. Один интересуется этой, а другой интересуется той. Улыбается про себя отец и говорит: «Лучшим из вас предназначены мои дочери». И все сестры Ицхака выходят в красивых платьях и нарядных шляпках, похожих на те, что делает княгиня Мира Рамишвили. И когда они выходят на прогулку, то не сворачивают в переулки, а ведут себя, как девушки из хороших семей, гордые своим происхождением, в точности как он рисовал их перед Соней. Ослабла сила воображения, и вернулись его сестры к тому, чем они являются: в истрепанных платьях, и сношенных башмаках, и потемневшие нитки продеты у них в ушах вместо серег. Разозлился на них Ицхак: почему они такие, а не те, какими он хочет их видеть. Не успевает он подавить свой гнев, как кидает ему почтальон письмо от отца. Читает Ицхак в слезах, и каждая буква пронзает его болью, как колючка. Вытирает Ицхак слезы и говорит себе: «Владыка Вселенной! Зачем заставляет меня отец выслушивать все это? Разве не знаю я сам, как плохо ему?» Снова берет Ицхак письмо и видит там изломанные буквы, выведенные Блюмечи-Леей, его маленькой сестренкой, что-то вроде привета любимому брату. Силится Ицхак прочесть, но не складываются буквы в слова, не училась она письму, нет у нее башмаков, и не может она ходить в школу. Решил Ицхак, если поможет мне Бог и попадет мне в руки лишняя копейка, пошлю отцу деньги на башмаки для нее. Господь, Благословен Он, добрее своих созданий и Он дал в руки Ицхака лишнюю копейку. Но Ицхак не послал деньги для Блюмечи-Леи, чтобы отец купил ей ботинки, а купил себе варенье подсластить им свои трапезы с Соней. Стало упрекать его сердце. Ответил он: довольно с него, с отца, что я не прошу у него денег, как некоторые из моих товарищей, вынуждающие своих родителей помогать им.

Довольно с него, с отца, что сын не просит у него денег, а кормит себя, одевает и обувает себя, и живет себе в отдельной комнате. Среди всех ремесленников Яффы нет человека, одетого как Ицхак. Нечего уж говорить о квартире. Есть среди его товарищей такие, что живут по двое, трое и четверо в одной комнате. В то время как Ицхак живет себе в комнате, предназначенной только для него, и может принимать Соню в любой час и в любую минуту. И спасибо Соне за то, что не жалеет она своих ног и приходит к Ицхаку.

Как он доволен собой, так доволен он своим ремеслом. На самом деле он прибыл в Эрец Исраэль, чтобы обрабатывать ее землю, но так как Эрец не захотела этого, ухватился он за ремесло маляра, и нужно отметить — хорошо сделал, ведь оно дает ему заработок, и он не зависит ни от кого в мире. Он — хозяин дома, и он — рабочий, и он сам находит себе работу. Если подумать хорошенько, с ним дело обстоит лучше, чем с большинством жителей Яффы, где почти все зависят от других. Чиновник — от начальника, учитель — от директора, сельскохозяйственные рабочие — от крестьян, фабричные рабочие — от хозяина фабрики, а хозяин фабрики и крестьяне зависят от кредиторов. И только Ицхак Кумар — сам себе господин. Берет свою кисть и краски и красит; тут день и два дня, там день и два дня, получает плату и уходит восвояси. Кроме того, большинство ремесленников привязаны к одному месту; портной — к своей игле, сапожник — к скамеечке, столяр — к доскам, и только он бродит с места на место среди множества людей, и многие приходят взглянуть на его работу. Если красят дом заново, все соседи приходят посмотреть. Две вещи особо притягательны для человека: новый дом и свежевыкрашенный дом. Дом, потому что он отгораживает человека от окружающего мира, а краски, потому что они являются подобием небес, небесных красок, ведь душа человека (нешама) названа в честь неба (шамаим).

Стоит Ицхак и работает. Горшок с краской перед ним, и малярная кисть — в руке. Окунает он кисть в краску, водит ею туда и сюда и знает наперед, что получится в конце. Многому научился Ицхак от Сладкой Ноги и то, что выучил, — выучил. Мы не уроним честь мастеров, если причислим к ним Ицхака. Рука его легка, как его душа, и душа легка, как рука. Иногда под настроение хочется ему пошутить, и он рисует смешные картинки; иногда — чтобы удивить людей, иногда — чтобы порадовать детей, а иногда — просто для своего удовольствия. Тот, кто прежде был знаком с Ицхаком, будет поражен: этот молодой человек, на лице которого разлита вековая печаль, — неужто он ведет себя, как мальчишка? И нечему тут удивляться, все люди меняются подобно предметам этим, которые покрывают краской. И это не что иное, как заблуждение, присущее почти всем в мире; если мы видим, что печальный человек радуется, говорим, что, вероятно, это не он. В действительности много разных качеств заложено в человеке с момента его создания, и каждое из них проявляется в зависимости от многих причин. Вчера был человек тяжелый, как свинец, а сегодня — он легкий, как птица. А у Ицхака, что за причина? Хочешь — мастерство, которого он достиг в своем ремесле. Хочешь — Соня. Хочешь — и то и другое вместе. В прошлом видел он в своем ремесле лишь средство для заработка, нечто второстепенное, теперь это для него — искусство, главное, нечто духовное. Больше не надо ему обивать пороги крестьян и всяких разных контор. И вечером, когда он возвращается с работы, переодевается он и идет к Соне, или Соня приходит к нему. Счастлив тот, у кого есть родной человек, который дарит ему свою дружбу.