Принцесса Анита и ее возлюбленный - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Афанасьев cтр.№ 62

И, естественно, ласковый матерок. Тетя Вика цыкнула на незваного ухажера:

— Заткнись, падаль, язык вырву.

Ровно в восемь на сцену вышел сам Кузьма Витальевич одетый как на парад. Несмотря на стужу, в строгом черном костюме-тройке, вся грудь в орденах, шум в зале мгновенно стих. Зубатый церемонно поклонился и произнес поздравительную речь.

— Господа! Братья и сестры! Собралися мы по примечательному случаю не токо ради Нового года. Отныне пять годов, как начался великий опыт по справедливому обустройству жизни на отдельной «Зоне счастья». Успехи достигнуты немалые, но это еще не конец. Мы токо начали собороваться, но повсюду уже видны ростки будущего. Отовсюду нам шлют письма и телеграммы, со всех концов страны. Братья по разуму тянутся с мольбой, желая присоединиться, но нам пока рано раздвигаться вширь. Еще много есть временных недоделок. Главная беда: чужеродие. Мракобесы-демократы всей силой навязуют американскую модель, но нам она не годится. Мы люди иного полета. Ихнюю поганую жвачку с отравой не хотим жевать…

— Ох, умен Кузьма, — в восторге пробормотала тетя Вика. — Ничего не понять, а как забирает.

Действительно, Анита даже через полусонную одурь заметила, как притихший зал синхронно раскачивается, превратившись в единое существо. Так ведет себя молодняк на выступлениях любимых эстрадных идолов, и точно так же наверное, с помощью ритмических повторов и пассов, шаманы у костров погружали соплеменников в душевное оцепенение. В новейшие времена роль шаманов взяло на себя телевидение, с успехом превращая человечество в утробное покорное стадо. Кузьма Витальевич, бывший вор в законе, безусловно, владел гипнотическим даром, Анита еще раньше испытала это на себе. С первых уроков почувствовала его власть, темную, глухую, беспощадную. Самолюбие иногда давало о себе знать, но все реже и тише. Она радовалась этому. Из глубин сердца, из древнего естества поднималось то, чему вечно дивятся иноземцы, — русское терпение. Все стерплю, а себя сохраню. Пусть ликует враг. Пусть думает, что сломал, победил, уничтожил…

Кузьма Витальевич закончил выступление на высокой ноте, объявив Новый год наступившим и пожелав каждому из сидящих в зале здоровья, любви и достатка, заработанного собственными мозолистыми, честными руками. Дальше начался концерт, который Зубатый вел уже в качестве конферансье. Каждый номер объявлял со множеством ужимок и прибауток, кои публика встречала радостным гоготом, топанием ног и аплодисментами. Концерт был небольшой и Аните очень понравился. Особенно ее растрогал хор старух из двух смежных деревень — Агапово и Вострушки. Их набралось пять человек, и Кузьма Витальевич пошутил, что остальные давно зарыты, а «энти все поют». Наряженные в сарафаны и разноцветные платки, беззубые старухи, раскачиваясь, как под ветром, и поддерживая друг дружку, чтобы не упасть, заунывными, нестройными голосами пропели два известных романса — «Вечерний звон» и «Мурку», а потом ударились в озорные любовные частушки, приведя зал в совершенное неистовство. Кузьма Витальевич подыгрывал на балалайке, ходил кругами и приплясывал, и в какой-то момент Анита почувствовала, что плачет. Слезы полились в два ручья, принеся неожиданное облегчение, и Анита радовалась, что темно и никто не видит. Оказалось, ошиблась. Тетенька Вика больно пихнула локтем в бок:

— Уймись, девка, в праздник реветь — грех большой.

— Бабушек жалко…

— Себя пожалей, — отозвалась кураторша.

В фойе клуба, освещенного по случаю Нового года электричеством, возле наряженной елки стоял длинный стол, где двое мужиков в белых колпаках раздавали бесплатное угощение — по кружке самогона и по пачке печенья «Садко». Анита хотела прошмыгнуть мимо, но тетя Вика удержала за локоть:

— Ты что, полоумная? Халява!

— Я не пью, тетенька.

— Ты не пьешь, другие выпьют. — Женщина сладострастно погладила могучий живот. С изумлением Анита увидела, что самогон из молочного бидона разливает черпаком по кружкам все тот же Кузьма Витальевич. Он поманил ее пальцем, и очередь, вытянувшаяся к столу, тут же расступилась перед ней. Кузьма Витальевич, посмеиваясь, обтер одну из кружек грязным носовым платком, влил черпак, с дурашливым поклоном подал Аните:

— Прими, душа христовенькая, ради праздника.

Что-то в его тусклых, слюдяных глазах было такое, что она не решилась отказаться. Мужик в колпаке сунул ей в руку пачку «Садко». Тетя Вика просипела в ухо:

— Пей, не тяни. Хужее будет, дуреха!

Куда уж хужее, с тоской подумала девушка, поднесла зелье к губам.

— Давай, давай, не брезгуй нашей простотой, — поторопил Зубатый со зловещей ухмылкой. — До дна пей. Все твое счастье в энтой кружке.

До дна, конечно, не справилась, но на добрые две трети осушила бездонную посудину. Пока пила, в желудке, в кишках и в голове произошло несколько томительных, ослепительных взрывов, словно заглатывала пылающую головешку, которая, угасая, рассыпалась множеством огней. Перед глазами просветлело, как днем. Тетя Вика вынула из ее онемевших пальцев кружку, добулькала остаток в себя. Аните сунула печенинку:

— Закуси, дуреха!

Анита не знала, что делать, проглотить или выплюнуть, так и замерла с торчащим изо рта печеньем. Зубатый захохотал, хлопнул себя по ляжкам:

— Любо, девка, любо! Даром что графинечка. Добавки хошь?

— Спасибо большое, — прошамкала Анита.

— Вот тебе и признак, — посерьезнев, заметил Зубатый. — Кто народа чурается, тот не человек. Проводи ее домой, Викерья. Токо без глупостей.

Как очутилась в комнате, Анита не помнила, но перед тем опять долго блуждали по морозу, и она все старалась понять смысл загадочной фразы, изреченной дьяволом. Не про народ, а про душу христовенькую. Чудилась в ней глубина. Как он мог отгадать? Что хотел выразить?

В комнате было темно, как в проруби, лишь звездные блики мерцали в стекле. На ощупь разделась, и тут ей показалось, что на кровати кто-то ворочается. Устремилась к выключателю, пощелкала — нет света. Торкнулась в дверь — заперто. Господи помоги!

— Кто здесь? — спросила глухо. В ответ раздался писклявый смешок. Сразу от сердца отлегло. Сама удивилась, услышав свой резкий голос.

— Кузьма Витальевич, хватит шутки шутить. Этого не будет.

— Чего не будет? — донеслось с кровати. — Ну-ка, греби сюда, малявка несмышленая. Не порть праздник. Не зли дядю Кузю.

— Вам самому стыдно будет. Когда Желудев узнает.

— Про него забудь. Он от тебя отказался. Передал на нужды общественности… Тебя долго ждать? Иди, погрей стариковы косточки.

— Этого не будет, — повторила твердо. В слегка развидневшейся комнате различила силуэт, соскользнувший с кровати. Зашлепали по полу босые ноги, отдалось в ушах недовольное сопение, перемежаемое тусклым матерком. Анита подняла руку и извлекла из копны волос французскую булавку, острую, с длинным жалом, чудом сохраненную во всех передрягах. Почувствовав липкое прикосновение на плечах, будто две лягушки скакнули, прицелилась и воткнула булавку ему в шею.