Вечера с Петром Великим - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Гранин cтр.№ 61

Он поносил вельмож: «У них мешки с деньгами мхом заросли, лентяи да лежебоки, по лесу ходят, а дров не видят. Весь народ у нас не оборотистый. Пивоваренные заводы надо открывать, гобеленовые, канатные, по золоту ходим, а нищие. Эх, мягкая у государя палка!»

Другие губернаторы командовали, судили, распоряжались, брали взятки. Меншиков делал то же самое, но сверх того создавал всякие предприятия. Строил бумагоделательные мельницы, заводы для посуды. Деловой человек. Открыл торговлю китовым жиром на севере, сельские свои вотчины заставил работать — переработку льна поставил на промышленную ногу, производство масла тоже.

Сопровождая Петра по Европе, Меншиков времени даром не терял. Пока государь учился кораблестроению, знакомился с техникой, культурой, Меншиков приглядывался к бизнесу. Человек смекалистый, он многое усвоил, перенял и стал, пожалуй, первым в России бизнесменом западного толка. С одной только лесопильной мельницы он имел дохода три тысячи рублей, такие доходные мельницы он заводит одну за другой. Оборотистость его выглядела чужеземной и дворянам не нравилась. Среди петровского окружения он слыл западником.

И дворец его в столице имел представительную роскошь, тем, наверное, и устраивал Петра.

Простой мундир, потрепанный, в пороховых опалинах, стал светлейшему тесен. Петр смотрел, улыбался, вспоминал. Отдать Данилыча домогателям, накинутся, растерзают, и что? Уймешь казнокрадство? А с кем он останется? Какой ни есть Меншиков — вор, жулик, выжига, хитрован, но на верность испытан, он петровского дела не предаст. Мог бы пребывать в истории как достойный сподвижник, как первый помощник всех трудов петровских, повсюду — ив бою, и в пиру — рядом с государем, делил с ним солдатскую кашу, с ним плотничал на верфи голландской, разделял и взгляды, и рвение, зачем же испакостил свой образ, зачем? Что есть человек — понять невозможно.

После всех обличений комиссии у царя состоялся тяжелый разговор с Меншиковым. На Меншикове, как он ни отбивался, оставался начет в 150 тысяч рублей и все еще числилось около миллиона рублей, присвоенных из казны.

Когда нависла угроза окончательно лишиться милости Петра и остаться беззащитным перед толпой врагов, он принял отчаянное решение. Так это выглядело для его окружения, на самом деле был блестящий психологический ход.

Приехав к себе во дворец, велел снять все картины, занавеси, убрать ковры. Затем приказал содрать со стен драгоценные обои.

Вечером приехал Петр, наверное, ему доложили. Анфилада оголенных залов выглядела ужасно — в лохмотьях, в мусоре, обнажилась кирпичная кладка.

Меншиков скорбно развел руками, ничего не поделаешь, придется продавать все убранство, чтобы выплатить начеты.

Петр спокойно приказал немедля все повесить обратно, восстановить как было. Знал, что Меншиков на это и рассчитывал — другого такого дворца у царя не было, здесь шли и приемы, и лучшие обеды. Выходило, что Меншиков этой выходкой как бы урок преподал, и не придерешься, все смиренно, вынужденно. Объясняться Петр не стал, но зарубку сделал, быть в зависимости ни от кого не любил, а строить себе дворец не собирался. У Меншикова деньги были свои, у царя же деньги казенные.

Что еще больше пошатнуло положение Меншикова, так это дело Монса, трещину было ничем не замазать, все понимали, что не мог он не знать о шашнях Екатерины, выходит, покрывал ее. Падение Екатерины увлекло бы его, выдать ее царю — значило лишиться защитницы. А будущее подступало грозное, болезнь донимала государя, высасывала силы. Приезжали заграничные врачи, князь выспрашивал их, понимал, что царь шаток, выправится ли — как знать. Жалел и следил, помогает ли лечение. Молился о здоровье государя, заглушал мысли о скорой кончине. Мысли были кощунственные, дьявол их внушал, исподволь князь вербовал, кого мог, на сторону Екатерины, она законная наследница, не кто другой, ни дочери, ни внуки.

Молочков должен был согласиться, что кончина государя была и для Екатерины, и для Меншикова лучшим выходом, решала все их проблемы. Приписывать такое не хотелось, да и фактов не было.

Подозревал ли их Петр?

Государь не простил, ничего не обещал. Следствие по Меншикову продолжалось. Насчет Екатерины помалкивал, но она-то знала, что в любой момент могло грянуть — отправит в монастырь, заточит, как первую свою жену.

Видя мучения государя, Меншиков молился, на Рождество и на Крещение, долго стоял на коленях в дворцовой церкви, отлучиться из дворца боялся, бил поклоны, плакал, молил о выздоровлении и знал, что боится того, о чем просит Господа. Было стыдно, признался в этом жене. Дарья утешила, произносила напрямую — пусть Господь приберет без мук, пусть дарует легкую смерть. Из дворца отлучаться остерегался ни на минуту — «дорог час улучкой».

Когда его в пять утра разбудили, он понял — свершилось.

Петра уже прибрали, закрыли глаза, руки сложили на груди. Он вытянулся, лицо разгладилось.

Государыня рыдала, посмотрела на Меншикова обеспокоенно и опять зарыдала.

Меншиков приложился губами к царской руке, рука была холодной. Он все еще не верил. Хотел заплакать и не мог, вытер сухие глаза платком. По-настоящему зарыдал много спустя, в соборе, слушая прощальное слово Феофана Прокоповича.

Меншиков все устроил гладко, быстро, никто не посмел воспротивиться: Екатерина взошла на престол, ей присягнули. Отныне власть его была обеспечена, страхи кончились, никто более не сможет покуситься на его руководство, теперь он мог предаться горю. Он плакал горячо, взахлеб, сладкие воспоминания нахлынули на него, он не стыдился слез.

Первое, что делает Меншиков после воцарения Екатерины, — велит снять насаженные на колья головы казненных. По многу месяцев они гнили для устрашения на лобных местах столицы. Он принял меры снизить подати крестьян, настоял уменьшить чиновный аппарат, постарался улучшить солдатскую жизнь, не посылать их на стройку Ладожского канала. Действовал умно и от души. Быстро прибрал к рукам назначенный Верховный тайный совет, так что власти у него еще прибыло. Казалось бы, живи и правь.

Скончалась Екатерина, и Меншиков затеял новую интригу — обручить свою дочь Марию с малолетним наследником. Сияние короны не давало ему покоя. Его жажда власти, власти прочной, той, что ввела бы род Меншиковых в царскую семью, эта жажда превзошла жажду богатства и накопительства — император будет его зятем, он герцогом, вторая дочь — герцогиней.

Доброе и дурное, низкое и высокое, умное и дурацкое играли в нем, переливались, показывая его то так, то этак, не давая ни на чем остановиться. Но история не терпит полутонов, ей нужна определенность, ее суд, как суд присяжных, имеет только два решения: виновен — невиновен, хорош или плох. Огромные заслуги Меншикова не пошли в зачет. Если бы историю писал Петр, Меншиков получил бы другой образ, а так остался взяточник, казнокрад. Либо ты герой, либо пес худой, и никаких оправданий, вот в чем беда.

За 12-летнего царя Петра Второго завязалась борьба. Долгорукие тянули его от Меншикова в свою сторону, наговаривали, потакали царским прихотям, Меншиков срывался, позволял себе выговаривать царю. Мнил себя уже чуть ли не тестем, привык при Екатерине командовать. Это было неосмотрительно. Молочков видел, как он совершал ошибку за ошибкой. Остановить бы его, и Россия сохранила бы умного, человечного управляющего. Поистине, если Господь захочет кого погубить, он его лишает разума. Предостережения не действовали, закусив удила, Меншиков несся навстречу собственной гибели.