Заговор - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Гранин

Пантелеймоновская улица

Пантелеймоновская улица времен моего детства. Магазин братьев Чешуриных — молочный магазин, выложенный белым кафелем, там сметана разных сортов, творог в деревянных кадушках, молоко в бидонах, масла, сыры, и сами братья орудуют в белых фартуках с черными блестящими (из кожи, что ли?) нарукавниками. А на углу Литейного была кондитерская «Ландрин». А дальше по улице к Соляному переулку была булочная Филипповых, утром я бежал туда за горячими рогаликами, булочками, не помню уж точно, мама посылала меня. Был какой-то магазин «Лора». Шли трамваи с «колбасой», катались на «колбасе» — это резиновый шланг на задней стенке (для пневматики), — за него цеплялись и ехали. Улица была вымощена деревянными шашками, панель — плитами, ворота на ночь запирали, парадные тоже, дежурные дворники сидели у ворот, а уж к ночи уходили в свои дворницкие. У нас дворницкая была в подворотне, туда звонок, открывали, и надо было сунуть за это двугривенный. У Спасской церкви стояли пушки. В Вербное воскресенье на площади перед церковью устраивалась ярмарка. Обитая черным бархатом карусель. По бархату стеклярус. Китайцы продавали скрипучки, веера, чертиков, «тещины языки», «Уйди-уйди». Пряники продавали, длинные конфеты, обкрученные ленточками, моченые яблоки, конечно, семечки, причем разных сортов: семечки жареные, сырые, тыквенные, чищенные. На лотках торговали маковками, это вроде ирисок, но сваренные на сахаре из мака, постным сахаром всех цветов.

Шли по улице ломовые извозчики, под телегой ведро, позади прикреплен номер; грузовики АМО, тележки разные, шли татары-халатники с мешками, почему-то полосатыми, в них собирали всякое тряпье, лом, шли лоточники, газетчики, стояли с корзинками торговки, шли точильщики со своим точилом, шли стекольщики с ящиками поблескивающего зеленоватого стекла, трубочисты, пильщики дров с пилами и топорами, лудильщики… Сколько их было, разного рода мастеровых. Маляры с длинными кистями и ведрами, полотеры со щетками, измазанные коричневой своей мастикой, обойщики… Чистильщики сапог сидели на углах. В каждом дворе была часовая мастерская. Там с лупами в глазах сидели за большим витринным стеклом, склонив свои лысоватые головы, часовщики. Потом там была портняжная мастерская, там работали скорняки, делали бюстгальтеры.

На углу Моховой был закрытый распределитель «Красная звезда». Рядом магазин ЛСПО (Ленинградский союз потребительских обществ). Сколько их было, этих аббревиатур. К магазинам прикреплялись. Люди имели заборные книжки, в них ставился штамп магазина. Заборные книжки выдавали в конторах жактов.

Все это исчезло, прочно позабыто и ни к чему это помнить. Хотя из этого состояла наша жизнь.

Почти все жили в больших квартирах, где было два хода — парадный и черный. По черному таскали дрова, приходили дворники, прачки. Да, были прачки. Во дворах вешали белье, выбивали ковры, работали обойщики, кололи дрова. Позже квартиры стали делиться, почти все разделились надвое, поставили перегородку — получились две квартиры, одна имела черный ход, другая парадный.

Во дворах устраивали представления, приходили шарманщики, скрипачи, с ними певцы, иногда приходили трио или квартеты. Жильцы высовывались в окна, слушали, кидали им монетки медные, серебряные, завернутые в бумагу. Во дворе в нише была помойка с чугунной крышкой.

Люди ходили в галошах, в валенках и в ботах.

Были керосиновые лавки. Мы ходили с бидонами за керосином. Керосин нужен был для керосинок, на керосинках варили обед, чай. Были примусы, их накачивали, они гудели синим пламенем. Примус — это эпоха, это большая часть жизни.

Происходили взрывы примусов, сколько из-за них было пожаров!

Кроме примусов были керосинки, паровые утюги, самовары, на кухнях стояли плиты, их топили дровами, на них варили, жарили, пекли. В комнатах стояли печки, топить надо было осторожно, чтобы не было угара. Эта минувшая жизнь имела множество бытовых правил, которые навсегда исчезли.

Исчезли горшки, горшечники, гончарные изделия, не стало мужчин-почтальонов, раньше это была чисто мужская профессия.

Кто стучится в дверь ко мне

С толстой сумкой на ремне…

Это он,

Это он,

Ленинградский почтальон.

Лошадям подвязывали к морде торбу с овсом или с сеном. Они хрупали и время от временем потряхивали этой торбой. Недалеко была парикмахерская «Поль», там стриглась мама, там завивали и красили.

На Литейном царили букинисты, продавали коллекционные марки. Там была другая публика, там был Торгсин, там гоняли нищих.

В самом начале нэпа частных магазинов было больше, возле Бассейной улицы был магазин «Особторг», там торговали по повышенным ценам. Много было всякого, но и много не было всякого. Не было на улицах негров, да и вообще иностранцев, они были редкостью, на стендах не клеили газет, газеты не бросали и всяких оберток, кульков, целлофанов — ничего этого не бросали.

Прохожие стали другие, мусор стал другой, время-дворник все подмело.

* * *

Есть книги особой судьбы. Литературно не бог весть каких достоинств, а то и просто посредственные, однако почему-то они производят волнение в обществе. Все читают их, обсуждают, они будоражат умы, и не одного поколения, так что трудно тут все сводить к моде. Примеров таких в нашей русской литературе несколько. Взять хотя бы «Что делать?» Чернышевского. Его мы проходили в школе. И Добролюбова проходили. Учили сны Веры Павловны. И то, как Рахметов спал на гвоздях. Школьная программа была следствием того, насколько впечатлил этот роман Россию.

Отчасти то же самое вызвал роман Тургенева «Отцы и дети».

Сегодня «Что делать?» не читается — наивно, беспомощно, скучно.

Были и в советской литературе похожие сотрясения, баллов поменьше, но были. Вспоминается «Время, вперед!» Катаева, «Как закалялась сталь».

Каждое такое явление переплетается с состоянием общественной жизни. Резонирует, откликается на какие-то глубинные процессы.

Сотрясали поколения не только русские книги. Был для России потрясением «Овод» Войнич, была «Хижина дяди Тома».

За полтора столетия наберется кардиограмма весьма показательная, как менялись интересы, пристрастия, вкусы общества.

* * *

У них перед домом росла старая полувысохшая липа, там по вечерам происходили сборища воробьев. Д. с интересом наблюдал, как они слетаются без опозданий со всего района и открывается у них толковище, пошумелки, говорилки, посиделки. Нарастал гомон, вроде беспорядочный, сплошная щебетуха. Похоже, каждый щебетал о своем. Впечатление базара или Государственной думы, никто никого не слушал, все высказывались. Так продолжалось обычно минут двадцать. Потом все умолкали и разлетались кто куда. До завтрашнего вечера.

Д. спросил знакомого орнитолога, что это за явление. Тот сказал: «Одна из доразумных форм общения». Он считал, что оно необходимость, не для информации, а именно для общения. У всей этой мелкоты есть своя потребность просто пообщаться. Д. понимал их, ему последнее время не хватало именно такого беспредметного общения, не хватало и на работе как начальнику, и дома не хватало, Римма была слишком занята с ребенком…