— Если они там, я могу вас представить… — предаю
жил главврач, но Мэтью отрицательно покачал голо вой. Он не стал ничего
объяснять, но врач его понял.
— Хорошо, я сейчас узнаю… — С этими словами он
шагнул в палату и закрыл за собой дверь, оставив Мэтью в коридоре.
Через несколько секунд врач вернулся.
— Вы были правы, с ней семья, — сообщил он. —
Если хотите, можете пока подождать в комнате отдыха.
— Пожалуй, так я и сделаю… — Мэтью
вздохнул. — Им, должно быть, очень нелегко приходится, — добавил он,
пока главврач вел его в комнату, где обычно ночевали родственники самых тяжелых
больных. В комнатке этой словно витал солоноватый запах горя и пролитых слез,
но Мэтью этого не заметил. Ему нужно было скрыться от любопытных глаз, к тому
же здесь никто не мешал ему сосредоточиться. Мэтью не знал, как долго пробудут
у Кэрол ее близкие, но приготовился к долгому ожиданию. Он готов был просидеть
в больнице весь день, лишь бы в конце концов ему удалось увидеть Кэрол.
— Чашечку кофе, месье? — предложил главный врач.
— Нет, благодарю. — Мэтью крепко пожал руку
врачу. — Мне ничего не нужно. Спасибо за помощь. Признаться, я был
по-настоящему потрясен, когда открыл газету и узнал…
— Мы все были потрясены, месье. — Главврач
кивнул. — Мадемуазель Барбер пробыла у нас почти две недели, прежде чем
нам сообщили, кто она такая. Какое несчастье! — Он покачал головой.
— Но она поправится? — спросил Мэтью с надеждой.
— Сейчас ничего сказать нельзя. Черепно-мозговые травмы
непредсказуемы и опасны главным образом своими последствиями. Впрочем, вам это,
безусловно, известно. Мадемуазель Барбер все еще в коме, но дышит самостоятельно.
Это обнадеживающий признак, однако опасность еще не миновала.
Мэтью машинально кивнул:
— Да, я понимаю…
— А теперь прошу меня извинить — дела. — Главврач
с достоинством поклонился. — Впрочем, попозже я еще зайду. Если вам
что-нибудь понадобится — обратитесь к любой из сестер. Я распоряжусь, чтобы они
предоставили вам все необходимое.
Мэтью поблагодарил, и толстяк ушел. Некоторое время Мэтью
прислушивался к доносящимся из коридора звукам шагов, потом опустился в кресло
и, уронив голову на грудь, погрузился в невеселые размышления. Несколько раз в
комнату заглядывала дежурная сестра, но на ее вопрос, не нужно ли ему
что-нибудь, Мэтью только отрицательно качал головой. Было что-то странное и
одновременно трогательное в том, что человек, некогда бывший могущественным
министром внутренних дел, сидит здесь как обычный посетитель. И Мэтью, который
до сих пор оставался одним из влиятельных и уважаемых в стране людей,
действительно чувствовал себя сейчас самым обычным человеком — уязвимым и
бессильным. Как и каждый посетитель отделения реанимации, он с трудом сдерживал
тревогу и неуверенность. Он боялся за Кэрол, боялся за себя. Одной мысли о том,
что она находится совсем рядом — буквально за стеной, — было достаточно,
чтобы его сердце то принималось отчаянно стучать, то почти замирало.
Ничего подобного с Мэтью не случалось уже много-много лет.
В этот день Джейсон, Энтони, Хлоя и Стиви провели у Кэрол
несколько часов. Сменяя друг друга, они сидели на стуле у кровати, гладя Кэрол
по руке и разговаривая с ней. Хлоя несколько раз целовала торчащие из гипса
синеватые пальцы матери и со слезами в голосе уговаривала ее поскорее очнуться.
— Просыпайся, мамочка, ну пожалуйста! Ты нам очень
нужна. Просыпайся скорее, мы без тебя не можем!
Ее слова звучали совсем по-детски, и вскоре Хлоя
действительно расплакалась как ребенок. Тогда Стиви обняла ее за плечи, увела в
коридор и заставила выпить воды, а место около Кэрол занял Энтони. Он изо всех
сил старался держаться, но стоило ему сказать матери несколько слов, и его голос
тоже начал дрожать и срываться. Стараясь подбодрить сына, Джейсон положил руку
ему на плечо, но сам он тоже был далеко не спокоен. Все утро они разговаривали
с Кэрол вслух, так как врачи считали, что это поможет ей поскорее прийти в
себя. Однако до сих пор она никак не реагировала на обращенные к ней слова.
Кэрол не открывала глаз, не шевелилась и не издавала никаких звуков, и Джейсон,
и дети совсем упали духом. Стиви приходилось постоянно их подбадривать, и хотя
сама она чувствовала себя не лучше, ей все же удавалось находить в себе силы
для утешения. Ради Кэрол, ради ее детей Стиви была готова на многое, но даже
она в глубине души разделяла их страхи и страдала. Ведь Кэрол была ее любимой и
единственной подругой.
— Просыпайся, Кэрол! Не время расслабляться. Ты должна
написать книгу! — проговорила она таким тоном, словно Кэрол могла ее
слышать, и Джейсон, который только что освободил ей место у изголовья кровати,
невольно улыбнулся. Ему всегда нравилась Стйви — нравился ее практицизм, ее
здравый смысл и бесстрашие, с которым она бралась за любую неразрешимую задачу.
На протяжении пятнадцати лет Стиви заботилась о Кэрол и о детях, но только
сейчас он понял, как глубоко и искренне эта женщина предана своей хозяйке.
— Я знаю, — продолжала Стиви, — писатели обычно
стараются увильнуть от работы, когда им не пишется, но ты избрала для этого
слишком уж экстравагантный способ. Хватит прохлаждаться, Кэрол, подумай о
людях, которые ждут не дождутся твоего шедевра. И твои дети тоже… Они здесь,
рядом, и тоже хотят, чтобы ты поскорее пришла в себя. Хлоя выглядит потрясающе:
она похудела, и у нее новая стрижка, не говоря уже о сногсшибательной сумочке и
туфлях. Жаль, ты не знаешь, во сколько все это обошлось, — ты бы живо
вскочила с этого дурацкого ложа. — добавила она. — Это бы ее
разбудило, — заметила Стиви, и, повернувшись к Кэрол, продолжила свой
монолог в том же ключе. Она очень старалась, но, увы, чуда не произошло, и
Кэрол оставалась все такой же неподвижной и безучастной. На протяжении
нескольких часов все они, сменяя друг друга, взывали к ней, но все было тщетно.
— Что ж, может быть, завтра что-то изменится, —
сказала Стиви и откашлялась. Сегодня она говорила с Кэрол дольше всех, и с
непривычки у нее першило в горле, а голос то и дело садился.
— Как насчет того, чтобы вернуться в отель? Джейсон
ответил не сразу, хотя выглядел он так, словно находился на грани обморока.
Если не считать бесчисленных чашек кофе, купленных в автомате на первом этаже
больницы, никто из них ничего не ел с самого утра, и теперь голод, усталость и
волнение давали себя знать. Хлоя уже не могла говорить и только тихо плакала в
углу, Энтони крепился, но лицо у него стало землисто-серым, щеки ввалились,
глаза запали. Стиви тоже заметно устала, но по-прежнему не хотела сдаваться.
Она готова была просидеть с Кэрол до самого вечера, но жалела своих спутников.
— Нам всем не мешало бы подкрепиться, — добавила
Стиви. — Если возникнет что-то срочное, нам позвонят, и мы сразу вернемся.
Джейсон согласно кивнул. Есть ему совсем не хотелось; что
ему действительно было необходимо, так это добрый стаканчик виски. Обычно
Джейсон не пил, но сейчас ему нужно было расслабиться.