— Так вот, скажи учителю, — в тон ему говорю я, — ты кого-нибудь на этом фото узнаешь?
И показываю ему ту самую фотографию.
— Ну-ка, ну-ка!.. — весело восклицает Виктор и, приподнявшись, выхватывает ее у меня из рук. — Страсть как люблю знакомых узнавать.
Он придвигается к столу, где горит лампочка, подносит фотографию ближе к свету и, неожиданно нахмурясь, принимается ее изучать. Я даже не ожидал от него такой сосредоточенности. Словно он понимает, как это для меня важно.
— Да-а… — наконец с сожалением произносит он. — Не сумел я тогда с ними поехать. А то бы… Нарушил, понимаешь, режим.
— На губу посадили? — улыбаюсь я.
— Какая там губа! С грелкой весь день провалялся. Встретил, понимаешь, накануне земляков, своих же подземных братьев. Ну, и… Сам понимаешь. Еле потом домой дополз: шаг вперед, два назад, три в сторону. И язва моя взбунтовалась. Я ей, дуре, говорю: «Цыц! Я ж тебя прижигаю». А она слушать не желает, рвет пузо на части, и все тут. Куда же поедешь? Вот целый день и провалялся. Да еще дрянь всякую глотать пришлось. Медицина жуть как навалилась.
— А что было, если бы ты поехал?
Виктор сокрушенно вздыхает.
— Эх, не иначе, как женился бы, ей-богу. Один ведь шаг остался, ты себе даже не представляешь. Во любовь взяла, — он зажимает пальцами горло. — А главное, все, можно сказать, подготовил. Чтоб, значит, без осечки, понимаешь? Оксанка-то, вот эта самая, — Виктор тычет пальцем в фотографию, — назавтра уезжала. Вот ведь что! А я, понимаешь, лежу как чурбан. Ну, и все. Уехала невенчанная.
— Здрасьте! — говорю. — Что ж, ты ей написать не мог? Приехать, наконец. Не на краю света она небось живет. Тут же, в отечестве нашем родном.
— А я на второй день как встал, так и одумался, — смеется Виктор. — Чего же мне за ней скакать?
— То есть — как одумался?
— А так. Чего это я вдруг буду жениться! Года мои не вышли. Пузо не залечил. Девку толком не узнал. Легкомыслие это одно курортное, вот и все. Это самый опасный брак, я тебе скажу. Человека надо не на отдыхе узнавать, дорогие товарищи. Все они тут, понимаете, как конфета «Маска» или даже трюфель. Все сладкие, когда оближешь. А если глубже? Какая там начинка?
Виктор вскакивает со стула и, сунув руки в карманы брюк, возбужденно прогуливается из угла в угол по комнате, упиваясь своим красноречием и словно сам себя заклиная.
— Значит, ты на этой фотографии Оксану узнал? — спрашиваю я. — Твердо?
— Ясное дело, она это. Эх, какая девка! Она ж на самом деле в сто раз красивей. Ты сюда даже не смотри.
В тоне Виктора звучит явное сожаление.
— А еще кого ты здесь узнаешь?
— Еще?..
Виктор подходит к столу и, не вынимая рук из карманов, склоняется над фотографией, как бы заново ее рассматривая. Кажется, в первый раз он никого, кроме Оксаны, там не заметил.
— Ну, вот Вера стоит, — говорит он, не отрывая глаз от снимка. — Костя, Максим, Павел… Да все тут наши.
— Кто такой этот Павел?
У меня нет необходимости непременно запутать Виктора и отвлечь его внимание от интересующего меня человека.
По-моему, чем проще, тем лучше, и я без всякой радости и увлечения воспринимаю, например, мою теперешнюю «учительскую» легенду, а порой это мне даже неприятно. Ложная романтика хитрости, притворства и обмана в дешевых «шпионских» книжках и фильмах, по-моему, ничего, кроме вреда, не приносит. Ведь получается, кто коварней и хитрей обманет, тот и победит. Безнравственно это. Тут восхищаться нечем, и когда в нашей работе приходится все же хитрить, это всегда неприятно, поверьте мне.
У Виктора, однако, не закрадывается никаких подозрений и не возникает никаких вопросов в связи с моим интересом к Павлу. Виктор вообще парень искренний, простодушный и открытый. К тому же сейчас он охвачен волнующими воспоминаниями. Видно, эта Оксана все же оставила след в его душе.
— Павел кто такой? — переспрашивает Виктор, все еще не в силах оторвать взгляд от фотографии на столе. — Ничего парень, вот за этой самой Верой ударял.
— Тоже жениться собирался? — как можно беззаботнее спрашиваю я. — И тоже курортный роман?
— Во-во. Именно, — усмехается Виктор.
Он наконец отходит от стола, усаживается в кресло возле меня и достает сигареты.
Мы закуриваем, и я задаю новый вопрос:
— А откуда он, из какого города, не знаешь?
— Откуда?.. Из Орла, что ли. Или из Воронежа. Не помню уж. Да зачем он тебе сдался?
Я давно жду этого вопроса и уже готов к нему.
— Вроде мы где-то с ним встречались, — говорю я. — Ты его фамилии не помнишь?
— Нет, — подумав, отвечает Виктор. — Не помню.
— Ну, такой тихий, скромный парень, робкий такой, да?
— Ого, робкий! — Виктор хохочет. — Мы, знаешь, пошли как-то в театр вчетвером. Оксана-то моя с Верой этой дружила. Видишь, вон, обнявшись, стоят на фото. Ну вот. Вечером, значит, через парк возвращаемся после театра, а на одной аллее шпана собралась. Ну, и на гитаре какую-то похабщину наяривают. Девушки наши, конечно, вперед ходу. Испугались, понятное дело. А Павел так, знаешь, спокойно к ним подходит, гитару забирает и говорит: «Чего ж вы такой божий дар калечите? А ну, слушайте». Да как выдал… Мать честная! Девушки наши в стороне стоят как завороженные. Я, понятно, возле них охрану несу. А ребята те его окружили, рты разинули и не вздохнут, не охнут. Вот как забрал!
— Что же он спел?
— Не помню уж. Душевное что-то. Вроде того, что мать, значит, сына из тюрьмы ждет, а он за любовь сидит. Потом гитару отдал и говорит: «Вот, гаврики, мотайте на ус. В тюрьме холодно». И к нам пошел. А ты говоришь — робкий.
Да, Павел начинает обрисовываться. Интересная личность, кажется. Однако пока я не вижу, за что Вера его полюбить могла. За песенки?
— А какой он из себя? — спрашиваю я.
— Какой? Ну, длинный такой, худой, — Виктор окидывает меня взглядом. — Немного, пожалуй, пониже тебя. Ты уж слишком… Ну, какой еще? Кудлатый такой, глаза черные, цыганские, горячие. И чего я еще заметил, помню, это руки у него как у музыканта, пальцы длинные.
— Кем работает, не говорил?
— Профессия у него, знаешь, мировая. Портной. Да еще женский, представляешь? Оксанка ему как-то говорит: «Ой, как я вашей жене будущей завидую. Вот уж оденете». Ну, и смеется, конечно. А он так, знаешь, на Веру взглянул и говорит: «Если в этом все дело, то я вам советую лучше за богатого выходить. И любовь в таком случае не обязательна». А глаза злые, как у пса.
— А Вере-то он нравился?
— Кто ее знает. Она, между прочим, молчаливая была, серьезная. Но вроде нравился. Оксана говорила. Да и вместе они всегда были. Вообще-то мы все так и думали, что поженятся, дурачки.