Полукровка - читать онлайн книгу. Автор: Алла Гореликова cтр.№ 46

– Вайо, – тихо сказал Ран, – не надо о доме. Я тебя прошу.

– Ты ведь не вернешься в город? – быстро спросила Вайо.

– Я похож на идиота? Мы проводим Альо к людям в поселок. Если ее там примут, я пойду с тобой к нашим.

– А если нет? Альо, а почему это ты идешь к людям?

– Потому что так надо, – оборвал подругу Ран. – Хватит болтать. Я знаю, что делаю. Отдохнули? Вперед.

– Ран, я помню дорогу, – сказала я. – Вам не обязательно идти со мной.

– Я посмотрю, как тебя встретят. Если плохо, пойдем в другое место. Девчонки, мы в боевых условиях. Захлопните пасти.

Ханны быстрее людей. А если разрешат себе опуститься на четыре лапы – намного быстрее. Путь до поселка занял у нас совсем немного времени. Когда из степи выросли холмики домов, мы встряхнулись и поднялись на ноги. Ран построжел, а мы с Вайо опасливо переглянулись. Но в поселке оказалось тихо и спокойно. Навстречу нам попался Саня Хохол, он поздоровался вполне дружелюбно и спросил, в гости я или вернулась.

– Как получится, – ответила я.

– Оставайся, – предложил подошедший следом за Саней Алан. – Зимой скучно. Мы все друг друга как облупленных знаем, так что свежее лицо придется кстати. Здравствуй, Мира Ран Шфархов.

– Здравствуй, Алан. Илья Степаныч где?

– У себя как будто был.

– Девчонки, подождите здесь. Мне поговорить надо.

– Хорошо, Ран, – прошептала Вайо.

Я видела, ей не по себе. Она глядела вслед Рану, ухватившись за мою руку в поисках опоры. Я хотела было успокоить ее, но тут подбежала Яся.

Она обняла меня. Она сказала:

– Альо, я так рада!

И я поняла, что хочу остаться.

Я легла спать.

Ничто не предвещало беды. Я просто легла спать, как привыкла уже, под навесом возле дома Алана, закопавшись в сено. Мы поболтали с Ясей, как всегда по вечерам, и я закрыла глаза, ожидая воспоминаний – после разговоров с Ясей я почти всегда что-нибудь вспоминаю. Пусть какую-нибудь мелочь, ничего не значащую картинку, фразу, обрывок разговора – но вспоминаю.

Ничто не предвещало беды…

Я просыпаюсь от страшного сна, так мне кажется. Меня держат, жесткие чужие ладони вцепились каменной хваткой в плечи, в руки. Кажется, Алан держит и Степаныч. Свет слепит меня, кто-то держит фару против глаз, а за светом кто-то кричит, тонко, пронзительно и страшно.

– Что случилось? – спрашиваю я. Собственный голос кажется чужим, какой-то сиплый, тусклый…

– Что случилось?! – заорал из-за фары Алик. – Смотри, что случилось, подстилка илловская! Любуйся!

Свет метнулся вбок, и оказалось, что стою я в Алановой спальне, и не то страшно, что не помню я, как сюда попала. А страшно – что кричит Яся, сидя на полу и цепляясь за стену белыми пальцами, и белая, из Алановой парадной формы перешитая рубаха висит на ней окровавленными лоскутами, и с каждой секундой все меньше на ней белого и все больше красного. А лица ее мне не видно, потому что смотрит она на Марика, свернувшегося клубочком – колени к животу – на своем матрасике у окна. На темном, промокшем насквозь матрасике.

Насмешливое, сытое, сладостное довольство снизошло на меня – и ушло, оставив понимание. Это сделала я. Я, прах из праха, благословлённая выбором Повелителя, глаза его глаз, когти его воли, я… Зико Альо Мралла, Три Звездочки, свободный капитан! НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ!!! Да, вкрадчиво шепнул голос Повелителя, и я вспомнила, как это было. Нет, не вспомнила, – всплыла картинка, словно увиденная чужими глазами. Картинка, густо приправленная восхитительным букетом человечьих эмоций – боль и отчаянье, ужас и гнев, понимание и протест, и понимание тщеты протеста, и безнадежность утраты… НЕТ!!! Да…

Узкая полоска приоткрытой двери сереет рассветом. Это правда? ЭТО – БЫЛО? Это правда, обреченно возражаю глупой надежде на чудо, правда, вот полосы света на полу, это свет от фары, и голос Яси, осипший, неузнаваемый, и другие голоса, деловитые, потерянные, злые людские голоса. Это правда, такая же правда, как то, что меня успели из спальни вывести, и сижу я сейчас на свернутой циновке в коридоре, а руки мои кто-то свел за спиной в мертвом захвате – Винт, кто ж еще, от него одного во всем поселке так пахнет изношенной проводкой. Это правда, и что теперь?..

Из спальни выскочила Анке с охапкой резко пахпущих кровью тряпок, притормозила, ожгла меня бешеным взглядом и тихо, неестественно тихо, и спокойно сказала:

– За такие дела в землю живьем закапывать, а с ней еще возятся, лечат ее, нелюдь поганую. – Она заморгала часто-часто, я необычайно четко видела ее лицо, блеклое и нахмуренное, она передернулась вдруг вся, заплакала – и медленно, загребая ногами, пошла к выходу; глаза зацепились за нее и не могут оторваться, а голову повернуть что-то мешает.

Смотри – забавно…

Правда, смешные эти прах из праха!

Кто-то – Алик, наверное, от рук так и несет нагретой фарой, – разжал мне зубы и влил в рот воды. Я попыталась проглотить, закашлялась, вода пошла в нос, мне пригнули голову к ногам и заколотили по спине… и, после мгновения удушья, я снова стала собой.

Наверное, у меня все-таки крепкие нервы. Я не завыла, не завизжала и даже не заплакала. Я сумела сдержаться. Может, потому, что после ощущения присутствия Повелителя сил во мне не осталось? Только тишина и опустошение… Степаныч делает что-то с моей головой, наверное, Анке об этом и говорила, а за ухом здорово дергает, и как я до сих пор не чувствовала… Я хотела спросить, что там, но спросить не получилось, зазвенело вдруг в ушах, громко, все громче и громче, я замотала головой…

…Холодная вода казалась даже противнее обычного, но я выпила и по-глупому обрадовалась, что выпила. Меня поставили на ноги и вывели на улицу. Уже светло, оказывается, час после рассвета, а то и больше. Холодный ветер пахнет жухлой травой и далеким снегом.

– Очухалась? – спросил Степаныч.

Я вдыхаю ветер и вслушиваюсь в тишину. Тишина немирная, злая – потому что вокруг стоят пахнущие кровью люди. Чужие. Эта ночь разделила нас, их и меня. Они смотрят на меня не так, как смотрели бы на своего, оскверненного преступлением. Нелюдь поганая, вспомнила я Анкину классификацию. Все они так считают. Ну, уж наполовину они точно правы.

– Очухалась, – согласилась я.

– Теперь прощенья запросишь? – выплюнул Дед. Он стоит почти напротив, и на темном лице ясно читается отвращение.

– Дед, ну ты что, в самом деле… – Степаныч сморщился, хотел, кажется, еще что-то сказать, но только махнул рукой.

– А ничего. – Дед сплюнул себе под ноги, сунул, сгорбившись, руки в карманы, и продолжил поспокойнее: – Ты, Илья Степаныч, у нас вроде судьи, так уж сложилось, и до сих пор ни у кого претензий не было, но сейчас не тот случай. Нелюдь она и есть нелюдь, чего с ней разбираться? Она тебе сегодня наплетет сто двадцать оправданий, а завтра невзначай брюхо вспорет.