У гномов, оказывается, есть чары не хуже нашего наговора переноса. Трехнедельный путь занял у меня день. Пешком. По узкому подземному ходу, по светящейся тусклой зеленью дорожке. Я выбрался на поверхность в поле, под прикрытием жалкого стожка камышового сена, так, чтобы случайному прохожему показалось – отдыхал. По счастью, прохожих не попалось. И теперь, старательно не замечая жалостливых взглядов хозяйки, я раздумываю, насколько хороша гномья маскировка для столичных стражников и королевских гвардейцев. Гномьи выходы в столице слишком рискованны для одиночки, задача которого – остаться до поры незамеченным. Мне придется пройти через ворота, мимо ребят, которые вполне могли получить приказ схватить нас с Карелом, если у принца хватит дурости вернуться. Конечно, ожоги – маскировка почти безупречная. Не просто уродуют лицо, а отбивают охоту вглядываться. А подземельные еще и волосы мне перекрасили для пущей надежности – из соломенных сделали русые с серым оттенком, будто пеплом присыпанные. Распространенный здесь окрас. Завершают преображение изрядно потрепанная солдатская куртка на голое тело, выцветшие штаны, истертые сапоги и тщательно начищенный, ухоженный, видавший виды короткий меч. Ветеран, не шантрапа какая-нибудь.
– Куда идешь, служивый? В столицу?
Оборачиваюсь лениво, не выпуская кружку из рук. Трое. Моего вроде возраста, но из тех, про каких говорят: «молодо-зелено». Крестьянская одежда с чужого плеча и затравленные глаза. Дезертиры: руки не крестьянские, у одного выглядывает из-под короткого рукава свежий шрам, да и что делать крестьянским парням в трактире, когда по деревням ловят последние погожие дни, запасая на зиму скудный корм уцелевшей скотине. «Служивый», ишь ты… сопляки! Цежу:
– Чего надо?
Парни отводят глаза, и я усмехаюсь мысленно: хорошо. Им здорово не по себе сделалось от моего лица, тем лучше. Но один из них, тот, что чуть постарше и держится вожаком, все же отвечает:
– Поговорить бы.
– Ну?
– Не здесь, – нервно шепчет парень.
Пожимаю плечами. Допиваю эль. Оглядываюсь на хозяйку:
– Сколько с меня, матушка?
– Господь с тобою, сынок! – Добрая женщина отворачивается, пытаясь незаметно промокнуть слезы. – Иди, милый, а я за тебя помолюсь. Мой-то мальчик тоже… воюет! – Она уже не в силах скрыть слезы, я подхожу к ней, осторожно обнимаю, прижимая к груди подернутую ранней сединой голову. – И где, не знаю, – всхлипывает уже в голос, – да и жив ли?…
– Господь милостив, – тихо говорю я. Достаю из кармана серебряный пенс и вкладываю в дрожащую руку. – Возьмите, матушка.
И быстро выхожу под промозглое осеннее небо.
Сопляки-дезертиры ждут у колодца. Вот уж нашли место! Одно слово – молодо-зелено.
– Так чего надо-то? – хмуро вопрошаю не то у них, не то у стылого предзимнего неба.
– Пропуск, – выпаливает старший, – в столицу.
Не понял! С каких это пор в Корварену входят по пропускам? Впрочем, удивления своего не показываю, а ехидно так вопрошаю:
– А сена свежего?
Будь парни посмелей… трое на одного, глядишь, что и выгорело бы. Но куда этим! Да у них и мысли не возникает о драке. Парни переглядываются и дружно падают на колени. Передо мной. Прямо в грязь. Вот ведь погань!
– Встаньте, – морщусь я.
– Господом нашим заклинаю, – всхлипывает старший. – Помоги, солдат! Надо нам! Ты ж в столицу идешь, проведи, смилуйся! А мы отплатим, клянусь, любую цену назови!
Свет Господень, ну и лопухи! Как их до сих пор не повязали, не понимаю.
– Мозги у тебя в башке или солома, прах тебя забери? Хоть бы думал, кого просить! Я ж вас сдать должен или сам за соучастие поплачусь. Да встаньте вы, давайте хоть от порога уйдем.
– А что? – наивно предлагает тот, что со шрамом, когда мы заходим за угол и мирной группой устраиваемся у поленницы под навесом. – Можешь ведь ты новобранцев по пути прихватить? Или, скажем, помощников себе в деревне взять? Мало ли… Разве так уж трудно хоть какое дело для нас придумать?
– Думатель, – усмехаюсь я. – Да ты на себя посмотри! Из вас деревенские ребята, как из меня монашка. У вас же на лбу вся ваша жизнь написана – неделя службы и побег под теплое матушкино крылышко после первого серьезного дела!
– Почему неделя? – обалдело спрашивает третий.
– А ты в зеркало за эту неделю смотрелся? Вон, пойди в лужу загляни! У тебя пятно чернильное возле уха до сих пор не отмылось, деревенский! Серьезно, что бы я ни наплел, заметут вас, как миленьких. И меня с вами заодно. А что, продукты из деревень тоже по пропускам возят?
– Хуже, – вздыхает старший. – Коронные сборщики ходят. Они, правда, берут деревенских в помощь, да мы побоялись.
– Правильно, – киваю. – А меня что ж не побоялись?
– Ты один, – поясняет старший.
– Лопухи, молодо-зелено! Как раз одиночек-то и надо бояться в первую очередь, а таких, кто непонятно с каким делом идет, – и вовсе! Ладно, парни, давайте так: с собой я вас пока что не возьму, но и выдавать не стану. Одежду смените. Чернила отмой, а ты шрам грязью замажь. И не суйтесь вы в столицу! Сами подумайте, где вас первым делом искать станут? Дома, у родичей да у друзей!
– Что же нам делать? – чуть не плачет третий, тот, что в чернилах.
– А это уже другой вопрос, – бормочу я. – Вот если обратно этой же дорогой пойду, тогда поговорим. А нет… Вас ведь отсюда не гонят?
– Ну, мы тут помогаем…
– Угу… ну так и помогайте пока. Сколько той войны осталось… а, вы ж не знаете? Принц Карел договорился с гномами о мире.
И невольно улыбаюсь, глядя на счастливо-обалделые лица. Прав Лека: за такую новость…
3. Сэр Оливер, капитан гвардии короля Анри Грозного
Судьба мудра, думаю я, размеренным солдатским шагом подходя к городским воротам. Встреча с лопухами-дезертирами не только уберегла меня от ошибки. Теперь я знаю, как встретиться с королевским капитаном. Не надо тайно пробираться во дворец, изобретать правдоподобных историй… все проще.
– Твой пропуск, солдат, – останавливает меня стражник.
– У меня нет пропуска, – честно отвечаю я. – Но я, наверное, могу и не идти дальше. Кто тут у вас старший?
– Ну, я, – сообщает невесть как оказавшийся рядом сержант. – Что у тебя?
– Я должен увидеть сэра Оливера. Королевского капитана. У меня для него весточка.
– От кого?
– От друга.
– Капитан захочет знать, кто ищет встречи с ним. Хотя бы имя.
– Верно… – Я развожу руками: мол, не обессудь. – Загвоздка в том, что мне нельзя называть имен.
– Ты нравишься мне все меньше, – откровенно заявляет сержант.
– Я ж не девушка, чтобы тебе нравиться, – парирую я. – Вот если ты мне не доверяешь, это другой разговор. Тут я согласен, основания налицо. Но я же прошу не так много, верно? Можешь взять мой меч и связать мне руки, но передай капитану, что его ждет послание.