Инка - читать онлайн книгу. Автор: Улья Нова cтр.№ 9

От таких слов пробел исчез меж Инкиных бровей, и они настороженно сдвинулись: «С виду человек серьезный, бизнесмен, а что такое говорит», – недоумевала она и недоверчиво оглядывала собеседника.

Маловероятно, чтобы Инка составила компанию кому бы то ни было, тем более какому-то замедленному мистеру латино, несущему более сорока косиц на голове. Но, видно, Звездная Река сближает стоящих в ней по колено.

В тот вечер Инка растянула две чашки мокко на четыре с половиной часа – ровно столько они сидели в небольшой кофейне, набитой битком по случаю окончания рабочего дня усталыми, возбужденными людьми, едко окуренной никотиновыми смолами, где жужжал целый рой разнообразных звуков – как в тропическом лесу ближе к полудню.

В эту кофейню доехали они с ветерком. По дороге разворачивалось небольшое сражение. Здесь, на шоссе, как и в стае галок, царила строгая иерархия – водители новеньких машин полагали, что все и каждый знают, сколько стоит эта груда металла, железа и алюминия, а коль знают, так пускай сторонятся и уступают дорогу, не задумываясь, где берутся такие месторождения денег. Но загадочный мистер латино совершенно выбивался из иерархии шоссе. Стоило ему внимательно посмотреть в глаза водителю соседней «вольво», что на своей акуле-каракуле нагло теснил к обочине антикварный «мерседес», и «вольво» скромно тушевалась, терялась далеко позади. Достаточно было мистеру латино лишь молчанием отразить мутно-недовольный взгляд лысого парня, который минуту назад в своем черном смоляном джипе размером со средний грузовик пытался суетливо оттеснить-обогнать, – и маслянистые глаза быкадора тускнели, прятались за опущенными веками. Пряча боязливость души, водитель давил на тормоза, и тут же джип с повадками маленькой собачонки, что взялась непонятно откуда, сбрасывал спесь-скорость, пропускал вперед усыпанный солнечными бликами, бордовый с серебром «мерседес» мистера латино. И новый Инкин знакомый, имя которого она пока не разузнала, только знай, рассыпал уступившим дорогу благодарные кивки через окно, а иногда и улыбался, продолжая:

– Год сборки этой машины – пятьдесят второй. Но это не главное. Понимаешь, я человек занятой, мне приходится держать в голове целый мир. Дела делами, а ведь надо не забыть день рождения племянницы. Она у меня одна на целом свете. Девочка очень своенравная и вспыльчивая, избалованная, не поздравишь ее с днем рождения, обидится, скажет: старик совсем в склерозе или что-нибудь в этом роде пробурчит. Поэтому номер моей машины – 22–3– двадцать второе марта. Скоро ей исполнится двадцать один, надо не забыть и послать ей подарок. По мне, разве день рождения примечателен? Я не вижу в нем ничего особенного, мне больше нравится праздновать двадцать второе декабря, это очень светлый и радостный день.

«То есть для него машина – напоминалка дня рождения племянницы», – подметила Инка про себя, такая логика была ей по душе. А что особенного произошло двадцать второго декабря, то есть сегодня, она не решилась спросить.

В общем, ехали они так быстро, что Инке продуло ухо, она занервничала – экстракт эхинацеи остался в «Атлантисе», во втором ящике стола, если считать снизу, а под каким предлогом отлучиться в аптеку, она не знала и, загрустив, стала кусать заусенец. Если не закапать прямо сейчас, завтра в горле наступит зима и гололед, а в голове – пурга.

– Почему не закрыла окно? – не глядя на нее, спросил мистер латино.

Инка поежилась, она опасалась людей, под чьим взглядом окружающее делается прозрачным.

На улице, не обращая ни на кого внимания, мистер латино приостановил ее за локоток, оказался перед ней лицом к лицу, ворвавшись в Инкину зону неприближения, в ее резервацию, которая с годами росла и ширилась, а в тот час составляла уж три метра неприближения для любого знакомого и незнакомца. Оказался мистер латино слишком близко, так резко разрушил Инкино чувство безопасности, что она как-то обмякла и растерялась от неожиданности. Окутанный ароматом цветов лимона и мандариновых деревьев, смотрел мистер латино на Инку, добродушно улыбаясь, и от уголков его глаз разбежались по щекам морщинки-лучи. Руки его медленно плыли к Инкиному лицу, задумчивыми бабочками кружили, не касаясь, но согревая теплом. Казалось, что он Инку и видеть не видит, а гладит в воздухе кого-то прозрачного, упругого и очень капризного, стараясь успокоить. Невидимый ансамбль, привязанный за множество нитей к его пальцам, высвистывает что-то на тростниковых дудочках, выстукивают ладонями по обтянутым кожей тыквам. Служащие салона красоты, ювелирной лавки и нескольких близлежащих ресторанчиков застыли у окон и наблюдают эту странную парочку, освещенную тусклым просыпающимся фонарем. Зрители так шокированы, от любопытства не заметили, что носы их прижаты к стеклу и снаружи напоминают пятачки.

Голова Инки сделалась приятно легкой, крошечный котенок, царапавший горло, исчез. Мелкая, шершавая стрекоза, что билась и щекотала нос, улетела и была такова. Дротик, впившийся в ухо, освободил ее, боль угасла, словно и не рождалась. Зачарованная, Инка последовала за плавной походкой мистера латино к дверям кофейни, на ходу она вполголоса училась произносить его имя, пробовала на вкус и на цвет: «Уаскаро, Уаскаро» [8] .

Ныряя в теплый шум кофейни, Инка с тревогой замечает, что ее новый знакомый не спешит занимать уединенный столик у окна, а почему-то, напротив, бодро углубляется в самую давку многолюдного, щедро окуренного и шумного помещения. Впервые в жизни Инка не может отвернуться от гула, от лениво похлебывающих, что-то кричащих друг другу любителей кофе, не может спрятать взгляд в спасительное окно. Она медленно лавирует среди столиков, натыкаясь на стулья и сумки, цедит сквозь зубы извинения, а сама все еще надеется, что там, в этом кишащем омуте, свободного места не окажется и удастся сесть у окошка. Но какое там, как по команде секунду назад дремавшая парочка вскакивает, их пропитанные кофейной гущей тела пружинами распрямляются, уносятся к выходу, освобождая столик. Инка оказывается в самой давке, по соседству теснятся по пять-шесть возбужденных после работы, счастливых на вид людей. Языки их развязались, затекшие, разгоряченные тела празднуют освобождение от формы университетов и контор, стараясь перекричать друг друга. Инка волнуется, негде укрыться, некуда сбежать и отсидеться. Пока мистер латино внимательно изучает меню, Инка тревожно озирается по сторонам, дрожит и потеет. Как всегда в перенаселенных людьми местах, она предчувствует скорую морскую болезнь и от этого начинает паниковать еще больше. Со стороны это выглядит немного подозрительно, словно девчонка, одетая не то в бутике, не то на свалке, заняла денег, переживает муки нечистой совести, пришла с одним и боится повстречать другого. Стены кофейни ярко-оранжевые, такая глуповатая веселость здорово противоречит Инкиному самочувствию. Но остальным завсегдатаям вполне уютно, они неторопливо беседуют, на столиках пустые чашки сменяются полными, и народ незаметно отходит, отмокает от рабочего дня. Оранжевые всполохи стен выводят их из транса, служебного гипноза, каждодневной суеты. Инка осторожно приглядывается, что это за люди здесь собрались-сгрудились, почему им хорошо в такой тесноте. Вон за соседним столиком слева стайка гибких девиц, они чувствуют себя вполне сносно и выглядят отлично, наверное, сестры, потому что похожи, как шпроты из одной банки, и плавниками ладоней с длинными когтистыми пальцами одинаково разгребают воздух. И краску для волос черпают из одного тюбика и одной зажигалкой чиркают на всех. Не дай небо, кто-нибудь из них захочет отдохнуть: видно за версту, что это клиенты с претензией, высосут все силы, осыплют острыми дротиками глупых вопросов и в итоге уйдут ни с чем. Справа сидит дичок-самородок, втайне страдающий только из-за своего малого роста, лицом немного похожий на павиана, уверенно пьет и бойко, но интеллигентно заглатывает толщи сэндвича. Бледное смущенное существо перед ним не знает, как бы поученей разрушить многие пласты бутерброда. Она сидит как испуганный ангорский хомяк, а павиан все что-то ей внушает, Инка подставила ухо поближе, оказалось, пилит, безбожно пилит бедную малокровную особу. Инка ласково присмотрелась к ней, постаралась взглядом приободрить-поддержать, как-никак собрат по несчастью, сородич. Как хлопушка, заставил содрогнуться хохот за спиной. Инка почему-то почувствовала себя совсем неуютно и, чтобы рассеять сомнения, не стесняясь, повернулась и бессовестно оглядела смеющихся в упор. Они, эти странные, высушенные как игуаны, сошедшие с журнальных страниц и не по сезону загорелые люди из иных пили кофе с ликером из высоких, пузатых стаканов. На своем плоту, сколоченном из десяти крупных бревен, под парусом из пальмового листа они давно уплыли и были уже далеко от шума, где-то в пустынном заливчике, счастливцы, не обращали ни на кого внимания и болтали наперебой. За соседним с ними столиком мрачно и значительно похлебывал кофе, каждым глотком вспоминая цену в меню, еще тот экземпляр, из придирчивых Вот уж кого Инка не хотела бы видеть в числе своих клиентов, с такими любое простое дело оборачивается черной оспой. Но где-то сбоку вдруг зашумели, закричали, и стало уже не до придирчивого экземпляра. Защебетала и сорвалась с места стайка гибких девиц, Инка услужливо проводила их взглядом, щурясь на искрящие новенькие меха, в которые они были завернуты. Она где-то слышала, что шкуры до сих пор ценятся как особые знаки различия между людьми, она давно знала, что пушнина позволяет безошибочно отделить знать и правящую верхушку от бедноты и голи перекатной. «Клиенту в шкурах в любой компании рады», – вспомнила она расхожую офисную поговорку и тут же потупилась, наткнувшись глазами на свое вельветовое пальто, устало опавшее на спинке стула. Между тем люди сменялись, приходили и уходили, а тот павиан все бубнил своей жертве всякие настоятельные рекомендации, как жить. В общем, шумно было в кафе и многолюдно, а от этого кофепитие не предвещало особенного комфорта и легкости. Подлетела шустрая, как воробей, девушка с блокнотиком, поиграла глазенками-рыбками перед Уаскаро, покосилась на Инку, чиркнула заказ, предложила пирожок с манго, тост с семгой, улыбнулась на отказ и упорхнула. И вот уже медленно, чинно плывет к ним тяжелый поднос, а на подносе кофейник, чашечки, салфетки жемчужно блестят.