Конец света как будто уже наступил. Но это было неважно. Нашим миром стала машина; маленькое светлое, обогреваемое пространство; наш дом в огромной, безразличной, замерзающей вселенной. Мы прильнули друг к другу, чтобы сохранить тепло наших тел. Она прислонилась к моему плечу и уже не была ни напряженной, ни подозрительной.
Место известного нам мира занял мир ледяного ужаса и смерти. За окном был лишь смертельный холод, вымороженный вакуум ледяного века, жизнь, низведенная до минеральных кристаллов; но здесь, в нашей освещенной кабине, мы были в тепле и безопасности. Я посмотрел ей в лицо, она улыбалась, ни о чем не беспокоясь; ни страха, ни печали.
Она прижалась ко мне еще сильнее, в нашем доме ей было хорошо со мной.
Я вел машину на такой скорости, словно уходил от погони, словно мы могли еще спастись. Хотя прекрасно знал, что от льда не убежишь, как не убежишь из беспрестанно сжимающейся временной капсулы, в которой мы оказались. Из этих минут я выжимал все, что мог. Минуты и мили летели. Револьвер, оттягивавший карман, придавал мне уверенности.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
«Лед» принято относить к шедеврам жанра слипстрим (slipstream). Термин этот через двадцать лет после первой публикации романа в 1967 году ввел в обращение американский писатель-киберпанк Брюс Стерлинг, определив его как «…произведение, вызывающие весьма странные ощущения; известные, впрочем, любому человеку, живущему в XX в. и обладающему определенным уровнем восприимчивости».
Роман Анны Каван действительно изобилует странностями. У героев, как у участников пантомимы, нет имен. Протагонист подвержен галлюцинациям садистского толка, которые без предупреждения врываются в текст и так же неожиданно рассеиваются. Нет ни географических названий, ни времен года, что исключает любые попытки точно локализовать действие во времени или пространстве. Подобно оракулу, предвещающему конец света, Каван, как правило, транслирует лишь суть событий, пренебрегая деталями. Надо отметить, что в своем стремлении не засорять эфир частными подробностями Каван была последовательна. Незадолго до смерти она уничтожила все свои письма и дневники, существенно затруднив работу исследователей и в то же время предоставив им полную свободу интерпретаций. Но как бы тщательно Анна Каван ни скрывала обстоятельства частной жизни, достаточно краткой биографической справки, чтобы понять, что в своем творчестве, вершиной которого является роман «Лед», писательница отразилась как в зеркале.
Анна Каван, в девичестве Хелен Эмили Вудс, родилась в Каннах в 1901 году. Еще в младенчестве родители отослали ее в Англию с французской кормилицей, от которой девочка с молоком впитала отвращение к холоду — так, во всяком случае, объясняла свою неспособность переносить низкую температуру сама Каван. Мать Хелен была женщиной состоятельной, эффектной и болезненно властной; отец умер, когда ей было тринадцать, предположительно покончив с собой. Воспользовавшись первой же возможностью вырваться из-под материнской опеки, Хелен вышла замуж за инженера Дональда Фергюсона и отправилась с ним в Бирму. В 1929 году за подписью Хелен Фергюсон в Лондоне вышел ее первый роман «Заколдованный круг». Это вполне реалистическая книга про двух сестер, безуспешно пытающихся вырваться из затхлой английской провинции. Через год был опубликован ее второй роман «Оставь меня в покое», посвященный противостоянию юной сироты, насильно выданной замуж, и ее мужа, требующего, чтобы она отказалась от стипендии на обучение в Оксфорде. Роман стал реакцией Каван на первый год совместной жизни и обозначил еще один ключевой мотив в ее творчестве. Мужчина, желающий безраздельно обладать женщиной исключительно ради самого факта обладания, — персонаж, который распознается и в главном герое «Льда», и в его альтер эго. В этот вполне реалистический роман пробралась одна существенная странность, проявиться которой суждено было позднее, — главную героиню «Оставь меня в покое» зовут Анна Каван.
Семь лет спустя, на волне эмоционального срыва, вызванного разводом со вторым мужем, Хелен пыталась покончить с собой и попала в швейцарскую психиатрическую клинику, опыт пребывания в которой она изобразила в «Доме умалишенных» (1940) — первой книге, подписанной новым именем. Выйдя из лечебницы, она не только кардинально изменила литературный стиль, но, решив полностью отгородиться от прошлого, присвоила себе имя (не псевдоним — все документы были переоформлены) своего же персонажа. Пожалуй, это первый и до сих пор единственный случай в мировой литературе.
Неоднократные попытки суицида, как и периодическое лечение в психиатрических клиниках, как правило, связываются с ее зависимостью от героина. Видимо, Каван пристрастилась к наркотикам еще в середине 20-х, когда вращалась в среде профессиональных автогонщиков, и употребляла их до конца дней. И, хотя напрямую тема героина раскрыта только в книге «Джулия и базука» (базукой Каван называла шприц), вышедшей уже после ее смерти, манера автора перемещать героев из одной плоскости повествования в другую, не пользуясь ни курсивом, ни отбивкой, ни красной строкой, напоминает наркотические видения, которыми можно управлять произвольно, игнорируя внешние раздражители. Существует соблазн и «Лед» посчитать метафорой белого порошка, раствор которого Каван вкалывала себе ежедневно в течение десятилетий. Однако это было бы попыткой запихнуть большой роман на полку с аддиктивной субкультурой, к которой Анна Каван имеет лишь опосредованное отношение.
Несмотря на зависимость от героина и психическую неуравновешенность, Каван была человеком чрезвычайно деятельным. Она издала двенадцать книг, занималась живописью, фотографией, выращивала бульдогов, была успешным дизайнером интерьеров. Каван всю жизнь путешествовала и подолгу жила в США, Австралии, Новой Зеландии, Франции, Швейцарии, Бирме. Отсюда, надо полагать, и мотив бесприютного, не вполне осмысленного скитания, так ярко обозначенный в романе «Лед». А удивительная худоба и редкий цвет волос героини — несколько гипертрофированные черты автопортрета той, что хотела стать «одним из самых оберегаемых секретов в мире». Через год после публикации своей главной книги Анна Каван скончалась от сердечной недостаточности (или передозировки) в возрасте 67 лет.
При жизни ее сравнивали с Вирджинией Вульф и называли сестрой Кафки. Книги Каван были переведены на испанский, итальянский, французский, голландский, датский и японский языки. Однако широкая известность и признание пришли лишь в конце прошлого века, когда несколько предвосхитивший время корпус ее произведений оброс достаточным объемом литературной массы, чтобы претендовать на отдельный жанр.
Возвращаясь к понятию слипстрим, интересно вспомнить, что в литературу оно пришло из авиации, где обозначает воздушный вихрь, создающийся за винтом в процессе полета. Таким образом, наиболее точным переводом этого апофеоза странности в литературе будет «завихрение».
Это литература фантазийного волюнтаризма, где причинно-следственные связи держатся на волоске, а обостренные до предела чувства несравнимо важнее логики. Вполне реалистичное изображение вдруг подергивается мелкой рябью, и из глубины подсознания всплывают на поверхность совершенно неожиданные образы и картины. В одном из рассказов Каван так описала источник своего вдохновения: «…это плазма чудного сна, текущая вдоль жизненного пути, но по совершенно независимой от него траектории».