Сокровища Валькирии. Птичий путь - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 43

Чингиз Алпатов позвонил вечером, когда Смотрящий ехал к себе в загородный дом. И звонок его застал как раз на повороте, где Корсаков взрывал «мерседес» шефа. Вскоре после всяческих следственных действий на обочине появился железный крест с венком – такие стало модно ставить на месте автокатастроф. То ли районные власти расстарались и установили этот памятный знак, то ли бесчисленные и изощренные враги поспешили хоть таким образом похоронить реформатора – в любом случае это не понравилось и водитель получил задание снести крест. Поручение было исполнено следующей же ночью, однако наутро, когда Сторчак поехал на работу, обнаружил его на прежнем месте, причем новенький, только что сваренный из труб и со свежим венком искусственных еловых лап и цветов. Водитель не подозревал об имитации покушения, считал, что им тогда повезло, броня спасла от гибели, и каждый раз потом, проезжая мимо, набожно крестился, однако прекословить шефу не посмел, на его глазах вырвал крест из земли, унес в лес и где-то спрятал. Но вечером там уже стоял другой, причем теперь выше прежнего и, мало того, залитый у основания в свежий бетонный раствор. Как-то сразу стало понятно, что это дело рук многочисленных ненавистников. Тем не менее Смотрящий, поскольку суеверием и мнительностью не страдал, давно привык к угрозам, а к подобным знакам относился с усмешкой, даже начальника охраны не стал напрягать по этому поводу – махнул рукой и перестал замечать, что там, на обочине.

Звонок Хана застал его возле креста.

Не объявлялся Хан, пожалуй, месяца два – с тех пор как вернул Церковеру захваченные танкеры и приехал извиняться. Тогда Сторчак еще не знал о существовании продвинутого психолога, работающего на Оскола, и вообще скептически относился к этой модной профессии, такой бесполезной для России, где более потребны отряды вооруженных бойцов, а уж никак не знатоки тонких человеческих струн. Но старый бизнесмен и тут шел впереди всех, используя новейшие приемы разрешения конфликтов, и, надо сказать, в том преуспел. По крайней мере, эффект тогда Сторчака поначалу изумил: распоясавшийся, дерзкий Чингиз, посмевший окрыситься на него, вновь превратился в робкого молодого специалиста-нефтяника, который даже назывался по-русски, Анатолием, чтобы не резать слух своим громким именем. И зачем-то подчеркивал свое пролетарское происхождение – дескать, со времен монголо-татарского нашествия все поколения его рода были московскими старьевщиками и дворниками.

С повинной Чингиз явился со всеми четырьмя женами и девятью детьми, которые едва влезли в лимузин, без охраны и даже водителя – сам сидел за рулем. Высыпав из машины, жены и дети попа́дали на колени, а среди них была даже старшая дочь – красивая, безголосая, но раскрученная звезда шоу-программ!

Сам Хан снял тюбетейку, подошел и склонил голову:

– Прости, ата! – И глаз не смел поднять. – Во имя Христа и Аллаха прости и не сердись! Я подлый шакал, посмел на тебя худое слово сказать. Будь я трижды проклят! Брось в меня камень!

И все его семейство заголосило хором.

Умел просить прощение: вдруг с акцентом заговорил, тюбетейку надел, и обычаи вспомнил, и богов – вроде бы даже сам готов был пасть на колени и ноги целовать. В искренность и истинность чувств Хана Сторчак тогда не поверил: во всем проглядывала определенная театральность, нарочитый восточный обычай раскаяния, продемонстрированный с умыслом, дабы и повиниться, и одновременно за ширмой лицедейства сохранить лицо. Не случайно же прихватил старшую дочку-красавицу, которая хоть и стояла на коленях, да улыбалась затаенно и мечтательно.

Столь внезапное его преображение Сторчак тогда с работой психолога не связывал, а решил, что Чингиз одумался после того, как началась у него полоса неудач: сначала на Балтике, у берегов Германии, потонул танкер с нефтью – Церковер все-таки накаркал. Случился разлив в открытом море, на ликвидацию последствий Хан изрядно потратился и потом еще штрафы платил. А вскоре американцы заблокировали его счета в банках, заподозрив, будто он финансирует «Аль-каиду». Едва Хан доказал, что к терроризму непричастен, как на вертолете разбился его родной брат, занимавшийся транспортировкой нефти. Вероятно, потомственный дворник и заборзевший Хан решил, что прогневил богов, либо свои несчастья отнес к жестокой мести Смотрящего – так подумал Сторчак. Но несколькими днями позже, подхихикивая и розовея от удовольствия, Оскол рассказал, как засылал к Чингизу молодую хрупкую женщину с маленькими ножками, после визита которой злобный пират превратился в ягненка, пригнал баржи, принес извинения, добровольно, без судов, оплатил неустойку и на личном самолете отправился в Мекку совершать хадж.

Сторчак тогда скрыл от него семейное покаяние Алпатова, впрочем как и то, что Чингиз показывал ему зубы.

На сей раз прощенный Хан вежливо напросился на встречу, и Смотрящий, в своем доме принимавший редко, не отказал. Искупая вину, уже без всякой театральности, Чингиз пожертвовал на технопарк огромную сумму, и первый транш уже был на счету Осколкова. Сторчак по этой причине тайно злорадствовал – знал бы волчонок, на что пойдут его деньги! Однако встретиться с ним согласился по иной причине: он давно ждал подвижек в среде нефтегазовых компаний, другой реакции на открытие технопарка, по которой можно было бы судить, дошел ли до них слух о настоящем назначении Осколкова, знают ли они, на каком дубе хранится сундучок с яйцом, в коем заключена их смерть.

Отслеживать информированность компаний по результатам торгов на биржах, по стоимости акций, при постоянных искусственных скачках цен было невозможно. А Церковер спал и видел, как однажды, проснувшись, мановением руки своей обрушит не только цены, биржи и транснациональные компании – экономику многих стран, особенно ближневосточных, одним только заявлением, что владеет технологией альтернативного топлива. Его до крайности возбуждала сама мысль, что это однажды случится, поэтому еще недавно жадный до всевозможных утех и развлечений Оскол вел почти аскетичную жизнь, ходил, как Майкл Джексон, с повязкой на лице, тратился только на врачей и собственную безопасность. Он перестал выезжать и уж тем более вылетать на вертолете с территории технопарка, окончательно поселившись в скромном особняке на краю кукурузного поля, занимался физкультурой, проводил курсы лечебного голодания и воздерживался от всех прочих излишеств. Если у него где-то там кольнуло, заныло, засвербило, собирался консилиум, а прислуга немедля мчалась за Сторчаком. Церковер боялся умереть внезапно, не успев отдать наказов, последних распоряжений и некоего устного завещания, которое намеревался озвучить только Смотрящему и на смертном одре за миг до того, как душа покинет тело.

Особой тайны тут не было: после провала операции Оскол занимался розысками Алхимика только с помощью своей личной службы и никого более не подпускал. Люди Филина все чаще куда-то уезжали на микроавтобусе с тонированными стеклами, часто сам начальник разведки снисходил и просил у Смотрящего автомобиль с мигалкой, после чего исчезал вместе со своим портфелем на целый день. Сторчак даже с облегчением избавился от этой обузы, контролировал лишь своего подчиненного Корсакова, бывшего в Болгарии, и молился, чтобы с Церковером ничего не случилось.