Пауки отступили, пропали так же мгновенно, как появились.
Сторожевые паутины, только что крепкие и резучие, как леска, теперь бессильно
легли на брусчатку.
— Сзади чисто, — сказал Джор.
— Сверху чисто, — сказал Артур.
— Кто был сверху? — спросил я. — Тоже паук?
— Нет, какая-то многоножка, — сказал Артур. —
Вроде тех, первых. Далеко нам еще?
— Метров пятьдесят, — сказал я. — Не
расслабляемся. Перезарядили…
Я уже упоминал, да, что у нас у каждого было магазинов по
восемь — десять? В подсумках, которые мы поснимали с охранников, в карманах, за
поясами? И я сказал ребятам, чтобы после каждой стрельбы вставляли полный
магазин, опустевшие же магазины бросали, а те, в которых еще что- то
оставалось, складывали отдельно, потом разберемся, когда время будет. Джор, как
самый здоровенный, волок в заплечном мешке непочатую цинку…
Надо сказать, что калаш при всех своих отменных качествах
имеет все-таки массу недостатков, и главное, на мой взгляд, — это то, что
его долго перезаряжать, особенно когда руки трясутся; а не трясутся они в бою
только у самых опытных; у них они трясутся после боя. Вот и сейчас — мы за-
клацали магазинами, снимая опустевшие и пытаясь попасть в гнездо полными…
И Валя упала. Резко, навзничь, как от сильнейшей подсечки. С
жутким стуком ударилась голова о камень. Автомат отлетел в одну сторону,
подсумок, рассыпая магазины, — в другую.
— Что?..
Только тогда я увидел — и, наверное, другие тоже
увидели, — что ноги ее захлестнуло поблескивающим полупрозрачным жгутом в
палец толщиной, и жгут этот тянется в подвальное окно дома, соседнего с
ресторанчиком. Жгут натянулся, и обмякшее тело быстро поволокло по земле туда,
к дому. Руки Вали болтались, она даже не пыталась цепляться за землю. Я наконец
вогнал магазин на место, передернул затвор и дал короткую очередь по окну — но,
кажется, не попал, попал только в стену.
— Не стреляй! — крикнул Джор и бросился туда, к дому, и
тут сразу из нескольких окон навстречу ему вылетели такие же жгуты,
захлестываясь на руках, ногах, шее… Не помню, как я оказался рядом, в руке у
меня был нож, и я полосовал ножом по упруго-неподатливой резине… Потом зацепило
и меня — за шею, прикосновение было жгучим, а когда я перерубил это щупальце,
обрубок только сильнее сжался…
Аська и Патрик сосредоточенно лупили по дому — но я не знаю,
попадали ли там пули в кого-то. И был ли тому хоть какой-то вред от пуль. Артур
размахивал гранатой, но, похоже, не решался бросить, боясь угодить в Валю.
А ее оплетали все новые и новые щупальца. Мне кажется, она
на несколько секунд пришла в себя — то ли попыталась отмахиваться рукой, то ли
цеплялась за что-то. Ее тянули в разные окна…
— Бомбой! — заорал Джор. Он вроде бы освободился, но
ничего не соображал. Я сам ничего не соображал. Яд или страх, не знаю. Я в тот
момент даже не понял, при чем тут бомба.
Патрик бросила гранату. Точно в окно. Но граната не
взорвалась. Тогда она бросила вторую. Окна полыхнули белым. Наверное, вспышка
причинила боль чудовищу или чудовищам, которые там засели…
Валю в мгновение ока разорвали на части и втянули внутрь.
Только что она была…
Я этот звук не забуду никогда.
— Динамит… — хрипло сказал Артур.
Да, еще два патрона — не динамита, конечно, а аммонита, но к
чертям разницу, — у меня еще оставалось. Я, вдруг став предельно спокойным
и даже слегка замедленным, как какой-нибудь андроид — терминатор, снял рюкзак,
вынул один патрон, из кармана достал коробочку с запалами, вставил тот, который
с огнепроводным шнуром, вежливо испросил у окружающих огня, поджег шнур,
убедился, что тот разгорелся, — и, привстав на цыпочки, пижонским броском,
как баскетбольный мяч в кольцо, послал его в то самое подвальное окно, из
которого высунулось самое первое щупальце и в которое я, как лох, не попал из
автомата. Патрон, крутясь и оставляя дымную спиральку, скрылся в окне — а через
несколько секунд долбануло по-настоящему…
Наверное, в щупальцах действительно был какой-то яд. Джор
просто не понимал ничего, бессмысленно болтал башкой и горбился, руки
болтались, глаза у него были белые, — а я вдруг почему-то решил, что мы
потеряли не только Валю, а кого-то еще, и все время пересчитывал оставшихся,
пока Патрик не наорала на меня. И тогда мы снова построились крошечным каре,
только фронт я держал один, потому что на Валину позицию надо было поставить
бойца и, ощетинившись стволами, пошли, пошли, пошли куда-то, мостовая сама
стелилась под ноги, как лента бегущей дорожки, и вот наконец это был уже парк,
перевернутые скамейки, голые после огня деревья — и белый с какими-то зловещими
кляксами на стенах павильончик, и вывеска: «Комната смеха и страха». Дверь была
приоткрыта…
Глава 36
Внутри было почти пусто, на стенах горбились кривые, но
разбитые зеркала, и лишь в центре стоял стол, кажется с какими-то куклами на
нем. Я оказался рядом (ног я не чувствовал, ноги меня не слушались и делали
лишь то, что хотели сами) и некоторое время тупо всматривался в то, что
предстало перед глазами. Потом, очень медленно, до меня дошло…
Это был черный камень. Рядом с ним в судорожно- скрюченной
позе стоял маленький Волков в волчьей шкуре. Распятая вверх ногами на тележном
колесе, висела голая кукла Барби, в которой без труда опознавалась Вика. Между
ними на земле лежал выполненный с филигранной точностью щит, в котором
заключена была душа обитателя камня. Волков держал в одной руке что-то вроде
треххвостой плетки, а в другой — нож…
— Надо торопиться, — сказала Патрик.
Она теперь стала главной, и ни у кого не нашлось возражений.
Я и Джор временно выбыли из строя, Артур явно деморализован…
Торопиться мы могли в одном направлении: по широкой
лестнице, ведущей вниз.
Эта лестница была не из сна, а из детских воспоминаний. На
лето меня маленького часто забирала бабушка, пока была жива. Жила она в
небольшом полузакрытом городке, которых немало понастроили после войны, в
трехэтажном доме с очень толстыми — не меньше метра — стенами. Даже в самую
жару в квартире было прохладно. Во дворе был кинотеатр, тоже трехэтажный,
только один этаж был над землей, а два — под землей. На самом нижнем этаже тоже
имелся кинозал — гораздо больший, чем на верхнем, только неудобный: длинный и
узкий. Потом я понял, что это было бомбоубежище для всего квартала, а чтобы
людям не скучно было пережидать атомные бомбардировки, им бы показывали фильмы
— может, кинокомедии, а может, учебные по ГО. Кинотеатр назывался «Мир». Так
вот, именно такая лестница — сначала широкая, ведущая на промежуточную
площадку, а с площадки уходят по сторонам две лестницы поуже, — была и в
том кинотеатре, и здесь, в «Комнате смеха и страха». Патрик решительно
направилась к ней, и я, как воздушный шарик на веревочке, повлекся следом…
Теперь Волков не пел, а что-то ритмично вопрошал у щита,
замолкая время от времени и вслушиваясь в ответы, которые были недоступны для
других. Потом он взмахнул ножом и вспорол себе левое предплечье от локтя до
кисти. Кровь обильно окропила щит и зашипела, впитываясь. Рана тут же
закрылась, на ее месте образовался шевелящийся красно-лиловый, как огромный
червяк, рубец. Волков, воздев руки, произнес длинную и явно вопросительную
тираду, и как бы в ответ лунный свет перестал клубиться и хлынул сверху
потоком. Вику вдруг перевернуло головой вниз, опора из-под ног пропала,
накатила волна паники. Волков стремительными движениями надрезал ей запястья,
локтевые сгибы, шею над ключицами, бедра у самого паха. Боли не было совсем.
Кровь кипящими потоками хлынула по телу, вся до капли устремляясь к щиту,
растекаясь по нему, — и впитывалась, впитывалась…