Последний мамонт - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Березин cтр.№ 11

Страшные новоземельские бури уже давно сорвали их поперечные брусья, обломали верхушки и, как голодные звери, со всех сторон изгрызли дерево.

А жаль — на этом дереве были надписи, вырезанные большими, глубокими славянскими буквами. Но теперь уже не разобрать ни имен, ни чисел, ни лет. Буря и годы навсегда унесли с собой мрачную тайну этих надгробных крестов. Сгнили и развалились избы, в которых жили, мучились и умирали эти безвестные северные герои. Ушел ли отсюда живым хоть один человек? Почему разбросаны черепа? Что это: песцы и медведи разрыли могилы? Или умерли все, а последние трупы так и остались непогребёнными? Кто угадает? Старые повалившиеся кресты не хотят раскрыть свою тайну». На рубеже веков движение к Северу, даже не к земле, а к математической точке, стало родом спорта, а то и безумства.

История освоения Севера напоминает трагический военный навал, когда бойцы лезут на пулемёт, слоями покрывая поле перед врагом. Вторая мировая война доказала действенность этой тактики. Так и капитаны, ложась в лёд, растворяясь в белизне, поднимали температуру местности на долю градуса.

В 1879 году американский офицер Де Лонг на шхуне «Жанетта» выходит из Берингова пролива, но корабль раздавлен льдами. Американцам удаётся на шлюпках добраться до материка, но всё же большая часть экспедиции погибает от голода и холода в устье Лены в 1881 году.

1897 год. Швед Соломон Андрэ вместе с двумя товарищами летит к Северному полюсу на воздушном шаре «Орел». «Ничто не сломит наших крыльев», — произносит он перед стартом с Западного Шпицбергена. Почтовые голуби несут сообщения о благополучном полете, но через три дня из-за потери газа воздушный шар садится на лед. Аэронавты пускаются в путь к Земле Франца-Иосифа, но тщетно, они погибают от усталости и голода. Их тела были найдены на одном из островов только в 1930 году.

1909 год. Наконец, Роберт Пири достигает конца земной оси.

Но карты Арктики всё равно приблизительны, норов ледяного пространства не изучен.

Да и Пири ли был первым, собственно? Достиг ли он полюса, как утверждал?

Быт морских путешественников описывался так: «Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком ещё в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда ещё было довольно, и наши лампы давали много света».

Во время плаванья Брусилова на судне происходит раскол. Часть экипажа осталась на корабле с Брусиловым, а часть, во главе со штурманом, решает идти пешком на Большую землю. Сам штурман Альбанов пишет об этом восхитительным слогом с долгими периодами, которые выдают внутреннее напряжение: «По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжелой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов после некоторого размышления и согласился, за что я ему очень благодарен».

В расставании было мало благости. Это был разрыв, а не прощание.

Если учесть, что Брусилов семь месяцев очень тяжело болел, превратился в скелет, обтянутой кожей, «причём выделялся каждый сустав», начал бояться дневного света, то ничего от романтики не было.

Холод — самый основной мотив сотен полярных дневников. Все пишут, как под копирку: «Лил проливной дождь, и не было от него спасения. Скрыться было некуда. Тщетно мы пытались построить убежище из плавникового леса, который выброшен сюда морем в огромном количестве. Это не защитило нас от потоков воды. На нашу беду, и лес настолько отсырел, что не удавалось развести костер. К счастью, у нас оказалась бутылка рома, поливая им колотые бревна, мы сначала заставили раздуться слабый огонь, а затем уже устроили настоящий пожар, нагромоздивши громадные брёвна друг на друга, так что никакой дождь не смог бы его погасить. Тем не менее высушить платья нам не удалось. Обернувшись лицом к костру, мы предоставляли потокам дождя поливать наши спины».

Впрочем, это не единственный случай использования алкоголя не по назначению — потом, спустя много лет, папанинская четверка перегоняла коньяк в спирт, чтобы консервировать образцы арктической фауны.

Когда у моряков экспедиции Седова кончалось топливо, в топке паровой машины горели туши белых медведей, подстреленных на пути.

Итак, среди льда люди кормили пламень. Особый бог жил в машинном отделении.

Ему всё годилось в корм. Переборки судов ломались и шли туда же — в огненное окошечко машины. В конце плавания корабль, лишаясь палубы и надстроек, становился похож на большую лодку, странный ковчег непарных и немытых.

Вещи получали иные предназначения, из людей вытаивал, становился виден загадочный нравственный стержень. Вы, Еськов, представляете себе фигуру полярного капитана изо льда, в глубине которой темнеет этот металлический стержень, прямой и твёрдый, как фрейдовский идеал, ничуть не тронутый ржавчиной. Настоящий Инвариант, религиозная сущность.

Теперь только герои, ввезённые по оргнабору, сидят там с жестяными кружками и за неимением драконовой крови купаются в снегу.

Главный закон путешествия был сродни законам физики — всё превратить в тепло. И всё подчинено одной цели — дойти и выжить. Или просто выжить.

Знаете, я как-то говорил с Николаем Васильевичем Пинегиным, другом Седова, одним из тех, кто после гибели начальника привел корабль на Большую землю. Мы шли по выстуженному Ленинграду, и я, молодой парень, почувствовал, что у меня мерзнут руки. «Засуньте за пазуху и приложите к голому телу», — сказал мне тогда Пинегин. Вот как меня начал учить Север зимним вечером на Пряжке… Это действенный совет — я сам им пользовался неоднократно.

Наследием правильных книг из нашего детства становится уважение к перемещению. Это неразлучная пара — перемещение и его описание. В одном из тех романов, где заглавие лучше всего остального, пегий пёс бежит краем моря своей дорогой, не размышляя о её правильности. Он думает о результате и, в отличие от путешественника, не ведёт путевых заметок. Со стороны кажется, что это именно берег Ледовитого океана. Но путешественнику важно не только куда, но и как. Путешественнику важна дорога, её запах и вкус.

Мы движемся, раздвигая воздух и воду, записываем происходящее. Всякий человек — путешественник. Вне зависимости от своего желания он движется, меняя хотя бы одну координату, он движется — вдоль оси времени.

Путешественник, пересекая линии магнитного поля земли, будто генератор — электрический ток, вырабатывает особую энергию странствий, которая сохраняется в путевых записках. Она живёт в них, как электричество живёт в электролите аккумуляторов.

Нужно пространство, чтобы душа обрела свободу. Чтобы пёс освободился от своего хозяина, чтобы его бег стал осмысленен.

Целые системы дорожных символов спят, как семена, под слоем вечного снега. Их почти невозможно отыскать логически, это можно сделать, только доверяя своему путевому собачьему чутью.