Выстрел в Опере - читать онлайн книгу. Автор: Лада Лузина cтр.№ 67

Маша вытянула шею, стараясь рассмотреть бывшую Александровскую гимназию.

— Там, — показала она певице, — в 1-й гимназии учился твой Сикорский.

Несостоявшаяся летчица-космонавтка заглохла и вытянула шею вслед за студенткой.

Оба они — и Миша Булгаков, и Митя Богров — тоже учились в этой гимназии, ставшей желтым корпусом университета Св. Владимира, ставшего после революции университетом Шевченко.

А еще (как знала Маша из книги того же Петровского), в 1-й гимназии учился некто Шполянский. Под этой фамилией в романе «Белая гвардия», ставшем позже пьесой «Дни Турбиных», фигурировал первый булгаковский Мефистофель — первый, но не последний.

Тема дьявола не давала Мише покоя всегда. Меняя обличья, Мефистофели кочевали по его произведеньям — писатель словно бы поставил себе целью понять, вытащить на свет смысл существования Сатаны…

Которого не существовало!

«Неужели он был слепой, как и все?»

«Нет, он не мог быть слепым. Не мог быть сатанистом. Не мог…»

— Катя, поворачивай назад. Мы уже полчаса тут стоим, — заныла Чуб — заведение, выпустившее в свет изобретателя вертолета, отвлекло ее ненадолго. — Едем обратно!

«Обратно…

Обратный обряд.

Анти-обряд!!!

Вроде киевского обряда раскрещивания, который прошла Маргарита.

Я поняла!!!!!»

— Успеем, — обрубила Дображанская. Ее «вольво» сдвинулось с места. — У меня точный план кладбища. Могила рядом со входом. Кстати, нужно не забыть прояснить, могу ли я по закону быть похоронена рядом с моими родными на Байковом. Козырное место, там сейчас только политиков и академиков хоронят. Надо застолбить за собой.

— Думаешь, уже пора? — прочирикала Чуб.

— Так мы едем на Байковое? — охнула Маша.

На Байковом были похоронены родители Михаила Булгакова — мать и отец, умерший от той же болезни, что и великий писатель, не ставший врачом и не научившийся лечить склероз почек.

На Байковом был похоронен сын Миши Врубеля, могилу которого Маша так и не нашла.

И на улицу Байковую, минут пятнадцать спустя, въехало Катино «вольво», а спустя еще две минуты притормозило у правого кладбища, между двух древних ворот.

* * *

Первые из них — ширококостные и толстостенные, с пузатыми колоннами и православными маковками — напоминали приземистый белокаменный вход в русский монастырь.

Вторые, похожие на католический костел, увитые плющом, стремились к небу пятью тонкими готическими башенками, с острыми металлическими наконечниками крыш.

Над вторыми воротами Маша прочла полусбитую надпись «…TI MORTUI QUIINOIMINO MORIUNTUR». Над первыми, православными, писанное маслом «Радуйсе радосте наша, покрый нас от всеякого зла честным твоим амосфом».

Но, несмотря на католическую фамилию, Дображанская выбрала «радуйсе радосте».

— Так. — Притормозив в устье центральной аллеи, Катя взглянула на план. — Перед церковью повернуть направо. Потом сюда и туда… Все очень конкретно. Идемте.

— Стойте.

Машин взгляд привлек стог завядших цветов.

Сбившись с прямого пути, Ковалева свернула направо, обошла памятники в первом ряду, прошла два десятка шагов и поняла:

Она не ошиблась.

С возвышавшегося над свежей могилой черно-белого фото на Машу смотрело лицо Красавицкого.

И студентка успела подумать: видно, не зря в семье его бытовала легенда, что род их идет от Мазепы. От Мазепы ли — нет, Красавицкие были непростыми людьми, раз смогли похоронить сына на центральной аллее Байкового.

Прежде чем подумала:

«Он умер… Он мертв».

Она перестала считать его мертвым.

И не стала…

Ведь Мир — был. Он был с ней! Он наверняка был с ней и сейчас.

Сейчас, на погосте, у его увядшей могилы, ей стало жутко от этой мысли.

Мир, мертвый, стоит у нее за спиной…

— Вот видишь, — обхватила Чуб Машу за талию, — я тебе говорила! Не связывайся с привидениями. Потом по кладбищам ходить спокойно нельзя.

— Идем, Маша, — сказала Катя. — Не нужно здесь стоять. Лучше не станет.

Он вдруг перестал быть живым для нее!

«Не надо… Уйди… пожалуйста. Мне страшно! Прости», — закричал Машин страх.

Страх внезапно исчез.

Впереди была желтая церковь Святого Воскресения, как две капли воды похожая на маленький Владимирский собор.

А Катина тетка, похоже, и впрямь обладала Катиным сухим, деловитым умом, поскольку, не вынудив блуждать ни секунды, ее начерченный по памяти план заставил их свернуть у кладбищенской церкви и привел к массивному черномраморному памятнику, увенчанному каменным крестом.

Его окружали полуразрушенные склепы, с вывороченными или запаянными намертво дверьми. Ангелы с отрубленными руками, покосившиеся ограды, керамические лица покойных, разбитые камнем.

— И это престижное кладбище города! — попрекнула погост Катерина. — Здесь лежит наша элита.

Она перевесилась через витую решетку, охранявшую монумент ее бабки:

— В каком, ты сказала, году погибла та женщина?

— В этом.

Маша смотрела на вырезанные на камне нетленные буквы.

Анна Михайловна Строгова.

Ум. 31 декабря 1894 г. 33-хъ летъ.

Смотрела и чувствовала: все снова сошлось — вот доказательство — мраморное и неопровержимое.

— Господи… — Катерина опустилась на прилегающую к семейной могиле скамью, уронила руки на поминальный стол.

Но Катю впечатлило не доказательство.

— Тут похоронены мои родители.

Помимо возглавляющих список усопших прапрабабки и прадеда на мраморе были и другие фамилии. И печальный перечень покоившихся под черным массивом заканчивался Михаилом и Ольгой Дображанскими.

— Ты что, не знала, где похоронены твои папа и мама? — поразилась Чуб.

— Я знала, на Байковом… Не думала, что они вместе, — сдавленно сказала Катя.

— Ты что, никогда не была на их могиле?! — взметнулась Землепотрясная.

— Я не могла.

— За столько лет! И кто ты после этого?

— Перестань! Не трогай ее! — выпрямилась Ковалева.

Едва железобетонная Катя давала слабинку, Даша немедленно била в открывшуюся ей «ахиллесову пяту» — точно и больно, и в этот момент Маша всегда чувствовала подлость такой ситуации.

Точно так же всегда поступала и Машина мама.

— Не трогай?! — взъерепенилась Чуб. — Ты считаешь, это нормально во-още? Она даже не знала, где ее папа и мама лежат! Это ж кем надо быть!