Птицелов - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Остапенко cтр.№ 94

— Никак нет, — хладнокровно отчеканил офицер. — Я не имею никакого отношения к магистру Айберри.

— Вот как, — сказал Лукас после паузы, потребовавшейся ему, чтобы осознать и принять сложность ситуации. — В таком случае, надо полагать, я арестован именем короля?

Офицер коротко взглянул Лукасу в глаза и ничего не сказал.

«Треклятье Ледоруба, — подумал Лукас, когда рука второго солдата взяла узду его коня с другой стороны, — всё-таки надо было напролом через южные ворота».

— Чего надо?

В вопросе было столько враждебности, что при других обстоятельствах Марвин даже не стал бы отвечать. Но сейчас темнело, собирался снегопад, Марвин устал и продрог, а ещё у него почти закончилось вино во фляге. Поэтому он постарался, чтобы голос звучал как можно более миролюбиво, и сказал:

— Еды для меня и моей кобылы, добрый человек. Ну и от крыши над головой не откажусь. Сойдёт и сарай…

— Ты чей будешь? — перебил мужик.

Во дворе, за воротами, отделявшими хутор от лесополосы, сердито залаяла собака. Марвин услышал мужской голос, зло прикрикнувший на неё.

— Мне есть чем заплатить, — сказал Марвин, хотя по его виду мужик должен был признать благородного.

— Я про это не спрашиваю. Я спрашиваю, чей ты будешь! — повысив голос, повторил мужик. В приоткрытое окошко на воротах Марвин видел только его лохматую чёрную бороду да глаза, подозрительно поблескивавшие в свете фонаря, болтавшегося на ветру.

Марвин стиснул зубы, стараясь ничем не выдать ни злости, ни растерянности, охвативших его почти в равной мере. Он и глазам-то своим не поверил, когда набрёл на этот хутор, и ему не могло прийти в голову, что хозяева окажутся столь несговорчивы. Чей он будет… о чём вообще толкует этот холоп, Ледоруб бы его задрал?

— Я дитя Единого, как и ты, — проговорил он наконец.

Мужик сплюнул и захлопнул окошко.

Какое-то время Марвин стоял перед запертыми воротами, кутаясь в плотно запахнутый плащ и слушая, как орут друг на друга давешний мужик и какая-то женщина, видимо, его жена.

— Совсем оборзел, боров старый, он же сказал, что у него деньги есть!

— Да я прежде сдохну, чем пущу на порог единобожца!

— Так-таки и сдохнешь с голоду, хрыч поганый, и дети твои с тобой разом!

Марвин дул на прижатые к губам кулаки и ждал. Дверь в воротах наконец распахнулось.

— Стоять! — приказал мужик. В одной руке он по-прежнему держал фонарь, а в другой — топор. Марвин окинул взглядом двор. Женщина стояла на пороге, у открытой двери дома, откуда тянуло теплом и светом и доносился капризный детский плач. Грязная девчонка копошилась у собачьей конуры, успокаивая разошедшегося пса. А ещё во дворе стояло двое здоровенных детин, похожих, как родные братья. Они были вооружены — один топором, другой вилами. И смотрели на Марвина.

— Бабе моей всё денег подавай, хоть бы и от всяких паскуд, — проговорил хозяин, смеряя Марвина взглядом с ног до головы. — Оно и правда, младшенькие жрать просят. Заплатишь?

— Сколько скажете, — примирительно сказал Марвин. Было очень трудно сдержаться и не порубить эту падаль в капусту, но тогда ему вряд ли удалось бы как следует отдохнуть в этом доме.

— Так-то оно лучше, — проворчала от ворот жена и пошла в дом. Марвин ступил было во двор, но громадная, как бревно, рука крестьянина преградила ему путь.

— Единобожец не будет есть за моим столом, — сказал он. — Марра! Тащи сюда лапу.

Девчонка, оставив пса, без единого слова опрометью бросилась за угол. Её не было с минуту, и всё это время Марвин молча стоял под напряженными взглядами крестьянина и его старших сыновей, думая о том, знают ли в столице, как далеко распространились язычество и непочтительность к королю здесь, на севере.

Девочка наконец вернулась, неся какой-то предмет, назначение которого Марвин сперва не понял. Только когда девчонка всё так же молча подала предмет отцу, Марвин понял, что это Длань Единого. Небольшая, в локоть длиной, довольно грубо вылепленная из гипса — такие встречались в самых нищих часовнях самых маленьких деревушек. Она была в плохом состоянии: гипс потрескался, местами его покрывала грязь. Крестьянин отдал дочери фонарь, перехватил Длань в освободившуюся руку и сунул её едва ли не в лицо Марвину. И только когда воплощение самого священного символа веры, к которой принадлежал Марвин, оказалось в нескольких дюймах от его лица, он понял, что грязь на Длани — это навоз.

— Плюнь! — приказал мужик.

В первый миг Марвин был уверен, что ослышался, и содрогнулся от того, каким чудовищным было то, что ему почудилось. А потом, когда понял, чего от него хотят, без единого слова выхватил меч.

Он бы срубил руку, удерживающую осквернённую святыню, а потом и голову, обладатель которой смел требовать от него, чтоб он осквернил её ещё больше, но крестьянин оказался готов к такому повороту. Он юркнул в сторону с проворством, неожиданным для его веса, швырнул Длань на землю и замахнулся топором. Его сыновья уже подступали, окружая Марвина со всех сторон. Только открытые ворота за его спиной ещё оставляли путь к отступлению.

— Родан, что вы там творите?! — закричала из дома женщина.

— Молчи, дура! — рявкнул мужик, продолжая наступать на Марвина. — Хотела денег, сейчас получишь… Ну, Попрошайкино отродье, нападай, коль уж смел!

Марвин знал, что, если сейчас он убьёт мужиков, то всё равно не сможет остаться здесь. Разве что ему придётся убить и женщину тоже. И ту нелюдимую девчонку, которая принесла Длань. И всех, кто живёт на хуторе. Скорее всего, это удалось бы ему без труда, ведь они были всего лишь крестьянами, но он опустил клинок, и, по-прежнему держа наступавшего мужика на расстоянии, выскользнул за ворота.

— Родан, Родан, да ты с ума никак спятил! — кричала женщина. Марвин сделал несколько шагов назад, потом, видя, что мужики не собираются преследовать его, повернулся и быстро пошёл прочь, уводя за собой всхрапывающую кобылу. Ворота за ним захлопнулись, из-за них доносились только жалобные женские причитания, которые он быстро перестал разбирать. Мужики молчали. Марвин подумал, кому повезло больше — им ли, что опомнились, или ему, что они ещё не оголодали до такой степени, чтоб убить и ограбить того, кто просил у них крова.

А крова ты, благородный мессер, так и не получил, мрачно напомнил он себе. Уже совсем стемнело, одинокий хутор посреди леса жарко манил светящимися окнами, но Марвин уже знал, что и сегодняшнюю ночь проведёт под открытым небом. Уже шестую ночь. Неделю назад он покинул Мекмиллен, углубляясь всё дальше в глушь северных чащоб. И с каждым днём становилось всё холоднее, несмотря на то, что горы остались восточнее. Марвин к ним не приближался — он шёл единственным путём, которым, как он полагал, могли пойти отряды Мессеры. Севернее, не очень далеко, находился форт, в котором она держала временный гарнизон, копивший силы до весны, чтобы, едва сойдёт самый глубокий снег, ринуться на столицу, словно сходящая с гор лавина. Теперь Марвин понимал, что мысль убрать герцогиню до весны была не столь уж глупа. Однако он по-прежнему был уверен, что идея отправить на это дело именно его могла прийти в голову только такой женщине, как Ольвен… а Ольвен, несмотря на все её недостатки, всё же не была идиоткой.