Чтиво - читать онлайн книгу. Автор: Джесси Келлерман cтр.№ 46

Вернулись в галантерею. Для примерки Пфефферкорн встал на подставку. Портной черкал по нему мелком.

— Когда-нибудь шили себе костюм? — спросил Сейвори.

Пфефферкорн помотал головой:

— Массаж камнями тоже не делал.

— Все бывает в первый раз.

Портной обещал, что к утру костюм будет готов.

В заключение вышли во двор, где росло чахлое деревце, обложенное превосходным черным гранитом.

ЗДЕСЬ В ВЕЧНОМ СНЕ ПОКОИТСЯ ВЕЛИКИЙ ГЕРОЙ ОТЕЦ И СПАСИТЕЛЬ ДОСТОСЛАВНОЕ О ЗЛАБСКОГО НАРОДА

ЦАРЕВИЧ ВАСИЛИЙ

«УЗРЕЮ ЛИК ТВОЙ — И СЕРДЦЕ МОЕ НАБУХАЕТ КОРНЕПЛОДОМ, ОСИРОТЕВШИМ КОЗЛЕНКОМ БЛЕЕТ ОБ УТРАТЕ»

(ПЕСНЬ СХХ)

Пфефферкорн и Сейвори склонили головы.

— Ну все, вечеринка закончилась, — сказал Сейвори.

Вошли в лифт. Охранник нажал кнопку тринадцатого этажа. Рядом была табличка:

13: АПАРТАМЕНТЫ ТОП-МЕНЕДЖЕРОВ / ЛЮКС ДЛЯ НОВОБРАЧНЫХ / КАМЕРА СМЕРТНИКОВ

Камера смертников, оборудованная домашним кинотеатром, биде и мощной системой климат-контроля, располагала также кроватью, застеленной бельем из мако-сатина. Для приговоренного к публичному расстрелу Пфефферкорн был удивительно спокоен. Он даже не злился — во всяком случае, на Титыча, дикаря и взбалмошного тирана, действовавшего по указке дорогостоящих американских советчиков. Пфефферкорн больше досадовал на себя. Он провалил задание, чем подвел Карлотту, дочь и весь свободный мир.

Настало время проявить смекалку, чтобы вырваться из смертельной ловушки. Лишь оказавшись в ней, Пфефферкорн понял всю глупость этого тропа. В реальной жизни злодеи не забыли запереть дверь. И не оставили всякие штуковины, из которых изобретательный пленник смастерит арбалет. Улегшись на роскошные простыни, Пфефферкорн задумался над выражением «человек действия». Оно подразумевало не только череду подвигов, но просто поступки — герой должен что-нибудь делать. А что человек действия может сделать, когда ничего не поделаешь? Если он, Пфефферкорн, не пытается бежать, что это означает — что он не герой или что концепция героизма надумана? Наверное, и то и другое. Он не может сбежать, но вряд ли смог бы и кто-нибудь другой. Однако собственная пассивность наделяла чувством вины, словно оказать сопротивление было моральным долгом. Ведь можно покончить с собой. Назло Титычу. Пришла мысль повеситься на простыне, но гладко оштукатуренные стены не имели крюков. Пфефферкорн исследовал кровать, надеясь раздобыть какую-нибудь деталь, которая позволит вскрыть вены. Крепко ввинченные шурупы отказали в содействии увечью. Утопленный в стену телевизор был укрыт толстым листом плексигласа. В мини-баре нашлись соленые крендельки, чипсы, изюм, две плитки шоколада, упаковки апельсинового и клюквенного сока, банки обычной и диетической колы, пластиковые бутылочки со скотчем и водкой. Можно попробовать до смерти объесться, но вероятнее всего дело кончится тем, что на казнь пойдешь с изжогой. Самоубийство отпадало.

Пфефферкорн пошарил в столе. Под экземпляром «Василия Набочки» в кожаном переплете (местное издание) нашелся бумажный блок с эмблемой казино. В глубину ящика закатился маленький карандаш. Пфефферкорн сел к столу и начал писать.

Сопротивление носило символический характер, ибо сочинение вряд ли покинет камеру, но ему страстно хотелось выговориться. «Милая», — написал Пфефферкорн. Он прибегнул к метафорам, сравнениям и аллюзиям. Перечитал. Неуклюже, будто автор старательно заискивает перед толпой чужаков. Пфефферкорн смял листок и начал с рассказа о своем детстве. Через час глянул, что вышло. Опять все не то. Не удалось сказать, как он ее любит. Он пробовал еще и еще. Не получалось. Пол был усыпан смятыми листками. Скоро бумага кончилась. Он застучал по прутьям решетки, вызывая охранника. Потребовал бумаги. Дали. Он исписал весь блок и попросил новую пачку, так и не сумев себя выразить. Карандаш сломался. Он не смог написать ничего, что принесло бы успокоение. Хватит, решил он. Но передумал. Потом вновь передумал. Без двенадцати пять утра. Голова не соображала. Подкрадывался страх. Пфефферкорн калачиком свернулся на полу. Он не готов расстаться с жизнью. Еще так много нужно сделать. Хочется увидеть дочь, счастливую в новом доме. Увидеть внуков. Еще раз обнять Карлотту. Настанет ли время, когда он скажет «ладно, я готов»? Дано ли человеку понять, что все уже выполнено? Он всегда верил, что способен на большее. С этого его не сбить даже на пороге смерти. Плевать, что говорят другие, он знал и знает: лучшее еще впереди.

Дверь отворилась. Охранник вкатил тележку с едой. Глянул на Пфефферкорна, в утробной позе скорчившегося на полу, и вышел.

Светало. Камеру окрасил розовый цвет, потом пурпурный, потом золотистый. Солнце возвещало о наступлении нового дня. Этого не остановишь. Пфефферкорн сел. Нынче он умрет. Вдруг накатил волчий аппетит. Пфефферкорн накинулся на еду. Круассаны, половинка грейпфрута, слоеная плюшка, кофе, разнообразие конфитюров и варений и яично-белый тимбале в форме пространства Калаби-Яу.

Все восхитительно вкусное.

В ванной имелось все необходимое. Пфефферкорн принял душ. Побрился электробритвой для сухого и влажного бритья. Почистил зубы, эликсиром прополоскал рот. Гигиенической пудрой присыпал подмышки, ватными палочками вычистил уши и ноздри. Табличка над раковиной извещала, что в целях защиты окружающей среды полотенца, повешенные на сушилку, используются повторно, а полотенца, брошенные на пол, заменяются новыми. Пфефферкорн бросил на пол все полотенца, даже чистые.

Пока он был в ванной, принесли одежду. На кровати лежали костюм, новые носки, хлопчатобумажные трусы, ослепительно-белая сорочка и ярко-желтый галстук. Пфефферкорн расшпилил и надел рубашку из чистого хлопка. Ткань ласкала тело. Достал из чехла костюм. Брюки сидели как влитые, не требуя ремня из крокодиловой кожи, но Пфефферкорн все равно вдел его. Скользкие подошвы мокасин поскоблил одноразовой пилочкой для ногтей, которую отыскал в ванной. Потом не торопясь повязал галстук. Встряхнул пиджак: на темно-красной подкладке ярлык деус экс мачина. Пиджак облегал, но был не тесен. Пфефферкорн его одернул и аккуратно вставил в кармашек белый платок. Потом прошел в ванную, где перед зеркалом причесался и вазелином смазал корочку на верхней губе. Болячка не красит, но в целом вид недурен. Пфефферкорн изучил себя в профиль. Застегнул пиджак. Что-то уперлось в бок. Он похлопал себя по груди, потом расстегнулся и сунул руку в левый внутренний карман. Сложенный лист бумаги. Пфефферкорн его развернул и прочел инструкции к побегу.

Пфефферкорн сбежал.

Растрепанный, в порванной рубашке, он выбрался из грузового лифта и на парковке увидел «линкольн» с тонированными стеклами, возле которого стояли два человека во всем черном, блондин и лысый. С разбегу Пфефферкорн нырнул в открытый багажник.