— Вполне.
— Ваше здоровье. Знаете, у этого слова любопытная история. Оно произошло от имени Мютридия.
— Царский лекарь, — сказал Пфефферкорн.
У Фётора отвисла челюсть.
— Однако! Дружище, вы знаете «Василия Набочку»?
— Кто ж его не знает.
— Ну надо же! Встретить нового человека уже большая удача. Но чтобы он еще оказался любителем поэзии — это как в подворотне найти алмаз. Экая радость, дружище. Ваше здоровье. Но как так вышло, что вы знакомы с нашей национальной поэмой?
Пфефферкорн сказал, дескать, он книгочей.
Фётор просиял.
— Ваше здоровье. Значит, вы знаете, сколько крылатых выражений почерпнуто из поэмы. Мы говорим: «Ленив, как сучка Хлабва».
— «Счастлив, будто недомерок Юрий», — сказал Пфефферкорн.
— «Рыжее ржупслийхских лугов».
— «Пьян вусмерть, как селянин Олварнхов». — Пфефферкорн поднял стопку.
Запрокинув лохматую голову, Фётор загоготал:
— Вы истинный злаб, дружище!
— Ваше здоровье, — ответил Пфефферкорн.
Фётор открыл четвертую бутылку.
— В том-то корень нашей печальной доли, дружище. — Голос его дрогнул. — Чудесное наследие и одновременно причина ужасного кровопролития. Если б только великий Зтанизлаб Цажкст предвидел страшные последствия того, что поэма не дописана… Но увы, мы обречены, обречены… — Мобильник зазвонил. Фётор глянул на дисплей и спрятал телефон в карман. — Аха. Давайте поговорим о приятном. Приехали по делу, дружище, так?
Благодаря отменной подготовке Пфефферкорн назубок знал свою легенду и потому, даже вдребезги пьяный, каким не был со времен никсоновской администрации, сумел поведать о цели визита в Западную Злабию, сообщив о собственном двадцатидвухлетнем опыте в производстве удобрений и закончив сагу рассказом о встрече со внештатным советником и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов.
Фётор покачал головой:
— Да знаю я его, дружище. Беспросветный дурак, невежда и лодырь, который лихо берет на лапу. Нет уж, позвольте мне… — Мобильник зазвонил, но Фётор вновь не ответил. — Жена. Извините. Скажите вот что: завтра с кем встречаетесь?
Пфефферкорн назвал чиновников, к кому записался на прием.
— Все недоумки. С ними говорить что меледу меледить. Уж позвольте мне… аха. — Фётор посмотрел, кто звонит. — Извините… Опять жена… Та. Та. Аха. Онтешки уитх джиклишкуйк, жвиха туй бхонюхая. — Он захлопнул телефон и смущенно улыбнулся: — Жалко, но меня ждут дома. Благодарю за прекрасный вечер, дружище. Ваше здоровье.
71
Гости, наведавшиеся в номер, даже не пытались скрыть следы обыска. В комнате царил кавардак, словно истинная цель визита была в том, чтобы напомнить хозяину о его уязвимости, а контрабанда — дело десятое. Если так, кто-то зря старался. Пфефферкорн уже почувствовал свою никудышность. Он подобрал раскиданные рубашки, вставил ящики на место, расправил одеяло. Сумку переворошили, но тайники себя оправдали: их содержимое осталось в неприкосновенности. Пфефферкорн усмехнулся, заметив, что портрет Жулка висит ровно.
В кармане он нащупал визитку Фётора. На тонкой бумажке значился номер телефона, а еще имя и два слова кириллицей: пэржюнидниуии экхжкуржубвудх. Персональный экскурсовод. Ну да, подумал Пфефферкорн, заткнув карточку меж последних страниц «Василия Набочки». Потом сделал затяжной глоток из бутылки с водой. На душе было тревожно. Хоть бегай и колоти в двери. Когда же он ее найдет? Наверное, через пару дней. Но руки связаны. Он должен действовать по сценарию, безумно жесткому и безумно неопределенному. На контакт могут выйти в любое время — нынче, завтра, послезавтра. Пфефферкорн расстегнул рубашку и нажал кнопку вентилятора.
Безрезультатно.
Пфефферкорн снял трубку.
— Мсье?
— Говорит Артур Пфе… Ковальчик из сорок четвертого номера.
— Да, мсье.
— Я просил заменить вентилятор.
— Да, мсье.
— Мой сломан.
— Приношу извинения, мсье.
— В номере страшная жара. Будьте любезны, пришлите исправный вентилятор.
— Да, пожалуйста, мсье. Спокойной ночи.
— Да погодите вы, торопыга!
— Мсье?
— Мне кто-нибудь звонил?
— Нет, пожалуйста.
— Я жду звонка. Сразу переведите в номер, во сколько бы ни позвонили.
— Да, пожалуйста. Желаете пробуждение?
— Господи, не надо.
— Приятных снов, пожалуйста, мсье.
Пфефферкорн повесил трубку, прошел в ванную и, сняв рубашку, обмылся горячей водой. В спальне вновь залязгали трубы, сотрясая портрет Жулка. Под такой аккомпанемент спать невозможно. Разве что вентилятор его заглушит.
Закрыв кран, Пфефферкорн подошел к открытому окну, подставил лицо затхлому ночному ветерку и, поглаживая усы, вгляделся в угасший горизонт. Карлотта где-то здесь. Он произнес ее имя, которое тотчас унес ветерок.
Пришло незваное воспоминание. Кажется, это было вскоре после свадьбы Билла и Карлотты. Пфефферкорн только начинал преподавать, и они с Биллом прогуливались по университетскому городку.
— Обещай мне кое-что, Янкель.
Пфефферкорн кивнул.
— Ты даже не спросил, чего я хочу. — Билл замолчал, добиваясь внимания. — Если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о Карлотте.
Пфефферкорн засмеялся.
— Я не шучу, — сказал Билл. — Обещай мне.
Пфефферкорн смотрел недоуменно:
— Что с тобой может случиться?
— Да что угодно.
— Например.
— Что угодно. Несчастный случай. Инфаркт.
— Тебе двадцать восемь.
— Не вечно же будет двадцать восемь. Договор обоюдный: если что, я сделаю то же самое для тебя.
— С чего ты взял, что я вообще женюсь?
— Обещай.
— Конечно, ладно.
— Нет, скажи, что обещаешь.
Удивленный необычной горячностью друга, Пфефферкорн поднял правую руку:
— Я, Янкель Пфефферкорн, торжественно клянусь: если вдруг ты отбросишь копыта, я позабочусь о твоей жене. Доволен?
— Очень.
Понимал ли он, на что соглашается? А если б знал, чем все обернется, согласился бы? Наверное, да. Ведь здесь он не ради Билла.
Где же вентилятор?
— Алло, это опять Артур Пффф Ковальчик из сорок четвертого. Где мой вентилятор?
— Да, мсье.