— Добавлены?
— Да, сэр. Вероятно, это сделано в целях улучшения
проводимости кремния. Как в полупроводниковых материалах в эру доквантовых
компьютеров.
Зай прищурился.
— Тайер, вы полагаете, что данный объект — гигантский
процессор?
— Этого я не знаю, сэр.
Она даже не стала просить прощения за свое невежество, а Зай
порадовался тому, что Тайер не склонна к умничанью и экстраполяциям, чем
страдало большинство аналитиков.
— Как он движется?
— До того, как произошел трансмиссионный выброс,
движение было банально центробежным. Такое впечатление, что наружный слой
объекта обладает определенными адгезивными свойствами. Что-то вроде эффекта
поверхностного натяжения, как у водяной капли.
Зай кивнул. Все заметили, как сильно эта штуковина смахивала
на «шампанский дервиш».
— — Но когда объект поглощал поисковые дроны, его
движение представляло собой некий иной процесс.
— Это вполне очевидно, — пробормотал Зай. —
Есть идеи?
— Я могла бы... гм-м-м... показать результаты
предварительных исследований, сэр, и предложить некоторые возможные выводы.
— Пожалуйста, — с улыбкой отозвался Зай. Может
быть, Тайер тоже была выдумщицей, как все аналитики, но, по крайней мере, она
была осторожной выдумщицей.
Тайер сделала условный жест, и на вспомогательном воздушном
экране командного отсека появилась хроматограмма фонового излучения.
— Эта хроматограмма была снята пассивными датчиками
«Рыси» двенадцать минут назад, за несколько секунд до трансмиссионного выброса.
Вот этот высокий пик — кремний. А вот этот, пониже — мышьяк.
— Мышьяк? Если так, то это очень похоже на
полупроводниковый процессор, — заметила Хоббс. — Или, по меньшей
мере, на устройство для хранения информации.
Зай кивнул. В этом он уже почти не сомневался. Он только
ждал подтверждения с Легиса от гражданских источников информации. Тогда его
худшие опасения могли подтвердиться.
— Да, мэм, — ответила Тайер старшему
помощнику. — Это компьютер. Но не только. Это нечто намного большее, чем
компьютер.
Она сделала другой условный жест, и хроматограмма
превратилась в график на оси времени. В итоге на оси Z вырос зазубренный горный
хребет.
— Вот первые несколько секунд трансмиссионного выброса.
Обратите внимание, как выглядит поэлементная картина изменений, происходящих в
объекте.
Тайер отодвинулась от стола, сложила руки. Первой подала
голос Хоббс.
— Изменения? Вы хотите сказать, что он за несколько
секунд изменил свой состав?
Зай смотрел на экран, пытаясь припомнить кое-что из курса
звездной механики, который проходил в академии. Именно тогда кто-то в последний
раз просил его расшифровать хроматограмму.
— Какие элементы мы видим здесь?
— Данные пики — металлы, — объяснила Тайер и
указала на несколько «гармошек», отходящих от самого высокого пика. — Это
— ванадий, это — электр
[1]
, а это титан — в точных пропорциях
для сверхпластичного твердого сплава. А вот это — немного ртути, вероятно, для
создания определенной направляющей инерционности.
— Направляющей? Подвижные сплавы? — спросил Зай.
В это почти невозможно было поверить.
— Да, сэр. Структуры, которые выхватили из космоса
несколько дронов Маркса, должны были бы обладать каким-то устройством для
ориентирования и мощной арматурой. Перестройка материального состава объекта
представляется довольно сложной для того, чтобы у него была возможность
создавать подобные устройства и конструкции на лету.
— Нет, — тихо проговорила Хоббс.
Зай прищурился. В Империи имелись устройства для
трансмутации металлов. В промышленных условиях можно было превратить свинец в
золото... в разумных количествах. На некоторых далеких орбитальных станциях
вблизи изолированных газовых гигантов, где был доступ к источникам тепловой
энергии, порой производили металлы из водорода и метана. Этот процесс требовал
невероятных затрат энергии, но все же производство на месте обходилось дешевле,
чем доставка нужных металлов звездолетами. Ну и конечно, в физических
лабораториях всегда создавали экзотические новые трансурановые элементы.
Но такой уровень управления — чтобы по первому требованию
возникали элементы из самых разных ячеек периодической таблицы, — такой
уровень был поистине фантастическим.
— Почему мы раньше не догадались? — прошептала
Хоббс.
Тайер нахмурила брови.
— Мы слишком сильно полагались на данные, собранные
активными датчиками, мэм. Данный процесс намного более тонок, чем может
показаться.
Лейтенант-аналитик махнула рукой.
На хроматограмму наложилась массспектрограмма — набор линий
расчертил горный хребет по вертикали. Линии были прямыми и четко параллельными,
как железнодорожные рельсы.
— Как видите, — продолжала Тайер, — гранулы
кремния при трансмутации не меняют своей массы. Объект сохраняет значительную
плотность по всей своей структуре, из чего бы он ни состоял. Этот сдвиг в
чем-то виртуален. Из всех наших приборов только хроматограф, исследовавший
фоновое излучение, заметил какие-то изменения.
— Виртуальная смена элементов? — перепросил
Зай. — Как это, хотел бы я знать, элементы могут быть виртуальными?
— Этого я не знаю, сэр, — призналась Тайер.
— И откуда он берет энергию, чтобы производить все эти
изменения? — спросила Хоббс.
Пока источника энергии у объекта обнаружить не удалось.
— Этого я тоже не знаю, мэм. Но не думаю, что он
потребляет много энергии. На самом деле в данный момент объект, судя по всему,
производит еще какие-то изменения, без всякой видимой причины. Впечатление
такое, будто он разминает мышцы.
— Прошу прощения?
Статическая хроматограмма покинула дисплей, ее место заняла
подвижная. Пики бешено подпрыгивали и опускались. Картина на дисплее очень
напомнила аудиограмму шума толпы.
— Показ в реальном времени — минус задержка по скорости
света.
«О господи, — подумал Зай. — Какая жуткая штука!»
Кривая на дисплее пульсировала и билась так дико, что на нее
больно было смотреть. На какое-то мгновение Заю показалось, что он улавливает
какую-то закономерность в танце кривой — словно бы какой-то участок его мозга
постиг внутреннюю логику «разминки» объекта.