Он даже лелеял идею пригласить Анафему в какое-нибудь кафе, но ему жутко не нравилось то обстоятельство, что какая-то ведьма времен Кромвеля сидит в своем домике три века назад и смотрит ему в рот.
Ньют пребывал как раз в том мрачном настроении, в каком люди сжигают ведьм. Его жизнь и так была достаточно сложной, чтобы ею еще манипулировала через века какая-то безумная старушенция.
Каминная решетка громыхнула с такой силой, словно обрушился кусок дымовой трубы.
И тут он вдруг подумал: «Да нет в моей жизни совершенно никаких сложностей. И я вижу это так же ясно, как видела Агнесса. Впереди недолгий и простой путь к раннему выходу в отставку, подаркам сослуживцев, прекрасной уютной квартирке, спокойной пустоте смерти. Если, конечно, мне не суждено умереть под руинами этого дома во время возможного конца света.
У ангела, записывающего добрые и грешные поступки, не будет со мной никаких проблем, ведь на всех страницах моей жизни записано: „См. выше“. То есть, по большому счету, я вообще ничего не делал. Я не грабил банков. Никогда не нарушал правил парковки. Никогда не пробовал блюд тайской кухни…»
…Где-то с веселым стекольным звоном взорвалось очередное окно. Анафема обняла Ньюта со вздохом, в котором вовсе не слышалось огорчения.
«Я так и не побывал в Америке. И во Франции не побывал, Кале не считается. Так и не научился играть ни на одном инструменте».
Радио умолкло, поскольку электропроводка наконец оборвалась.
Ньют зарылся лицом в ее волосы.
— Я так и не…
Раздался тихий звон.
Шедвелл, который был занят тем, что вносил новые записи в платежные документы, поднял глаза, остановившись на середине подписи ефрейтора армии ведьмоловов Смита.
Оглядев комнату, он заметил, что булавка Ньюта больше не блестит на карте.
Бормоча что-то под нос, он сполз со стула и, пошарив по полу руками, нашел выпавшую булавочку. Еще раз протерев острие, Шедвелл воткнул ее обратно в Тадфилд.
Едва успев расписаться за рядового ведьмолова Стола, получавшего дополнительные два пенса в год в качестве пайковых, он снова услышал звон.
Он опять поднял булавку, подозрительно осмотрел ее со всех сторон и воткнул в карту с такой силой, что проколол штукатурку в стене. После чего направился к гроссбухам.
Звон.
На сей раз булавка упала в нескольких футах от стены. Шедвелл поднял ее, опять проверил острие и, воткнув булавку, стал наблюдать за ней.
Секунд через пять она просвистела мимо его уха.
Нашарив ее на полу и воткнув в карту, он продолжал держать ее за головку.
Булавка шевелилась под рукой. Он надавил всем весом.
Над картой поднялась тоненькая струйка дыма. Шедвелл взвизгнул и сунул обожженные пальцы в рот, а раскалившая докрасна булавка, срикошетив от противоположной стены, разбила окно. Она не желала торчать в Тадфилде.
Через десять секунд Шедвелл уже рылся в армейской кассе, где обнаружил горсть медяков, десятишиллинговую банкноту и фальшивую монетку времен царствования Якова I. Не думая о личной безопасности, он выудил все из своих карманов. Однако улова — даже с учетом того, что ему полагался льготный билет, — едва хватило бы на то, чтобы проехать по Лондону, не говоря уже о том, чтобы добраться до Тадфилда.
Только у двоих из его знакомых водились деньги: у мистера Раджита и у мадам Трейси. Что касается семейства Раджитов, то стоит ему упомянуть о деньгах, как сразу же всплывет вопрос о семинедельной задолженности за квартиру, а вот мадам Трейси — она, конечно, с превеликим удовольствием ссудит ему ворох засаленных десяток…
— Разрази меня гром, если я приму греховные деньги от этой размалеванной Езавели! — воскликнул он.
Но других выходов не было.
Кроме одного.
Гомик-южанин.
Оба его спонсора заходили сюда лишь раз, причем Азирафаэль старался ни до чего не дотрагиваться и всячески спешил покинуть штаб. Другого, шикарного южного шельмеца в черных очочках, как подозревал Шедвелл, обижать не стоило. В простом мире сержанта Шедвелла, если человек носил солнечные очки не только на пляже, то, вероятнее всего, был преступником. Он подозревал, что Кроули знался с мафией — в общем, принадлежал к теневому миру, — хотя был бы удивлен, узнав, насколько близки к истине его подозрения. Но первый-то, расфуфыренный тип в пальто из верблюжьей шерсти, был совсем из другого теста, и сержант, рискнув однажды проследить за ним до его базы, мог восстановить в памяти дорогу. По мнению Шедвелла, Азирафаэль был русским шпионом. Его можно и припугнуть слегка.
Конечно, дело чертовски рискованное.
Шедвелл взял себя в руки. Возможно, именно сейчас молодой Ньют подвергается невообразимым пыткам в руках этих дочерей тьмы, а ведь это он, Шедвелл, послал его туда.
— Мы не бросим наших солдат без помощи, — прохрипел он, напялил свое жалкое пальтецо и, нахлобучив бесформенную шляпу, вышел на улицу.
А ветер, похоже, все усиливался.
* * *
Азирафаэль пребывал в смятении уже около двенадцати часов. И нервы, как он любил говаривать, совсем расшатались. Он бродил по магазину, подбирая и тут же вновь роняя листы бумаги, вертел в руках ручки.
Он должен сообщить Кроули.
Нет, не должен. Ему хочется сообщить Кроули. А должен он сообщить на Небеса.
Ведь он же все-таки ангел. Надо поступать правильно. Это предопределено. Постигать злокозненные планы и срывать их. Кроули и так уже по уши влез в это дело. Следовало бы сразу сообщить на Небеса.
Но Азирафаэль знает его тысячи лет. У них давно налаженные отношения. Они почти поняли друг друга. Ему порой думается, будто между ними гораздо больше общего, чем у каждого из них со своим начальством. Оба они любят этот мир и не считают его просто клетчатым полем, на котором разыгрывается партия в космические шахматы.
Ну разумеется, в том-то все и дело. Решение напрашивается само собой. И он совершенно не нарушит духа своего соглашения с Кроули, если предупредит Небеса, а они уж там придумают, как поступить с этим ребенком — конечно, не причинив ему большого вреда, ведь все мы создания Господни, даже такие, как Кроули и Антихрист, — и мир будет спасен, и Армагеддон пройдет мимо, ведь от него все равно никому не будет пользы, потому что всем известно, что в итоге выиграют Небеса, да и сам Кроули отлично это понимает.
Да. Вот тогда все будет в порядке.
Кто-то, невзирая на табличку «закрыто», постучал в дверь магазина. Азирафаэль не обратил на стук внимания.
Двухсторонняя связь Азирафаэля с Небесами устанавливалась гораздо более сложным путем, чем у людей, которые не ждут немедленного ответа и в подавляющем большинстве случаев сильно удивились бы, получив таковой.