Вторжение в Империю - читать онлайн книгу. Автор: Скотт Вестерфельд cтр.№ 37

— Продолжай в том же духе, Лаурент, — сказала она. — Все в порядке. И давай на «ты», хорошо?

— Я не хотел…

— Знаю. Но не старайся при мне управлять своими мыслями. Пожалуйста.

Он вздохнул и вспомнил совет из «Саги войны» о переговорах с врагами: «Если попал в неловкое положение, действуй напрямую».

— И близко ли вы оказались около города, когда он начал сводить тебя с ума?

— Точно не знаю. Я ведь не понимала, что это безумие. Я думала, что внутри меня звучит песня, и что это она разрывает меня на куски.

Она отвернулась и подложила в камин еще одно полено.

— Чем ближе к городу, тем сильнее становился шум у меня в сознании. Это происходит прямо пропорционально расстоянию — как с гравитацией или с широкополосным радио. Но на праздник ехало много машин, мы двигались медленно, поэтому нарастание звука не происходило экспоненциально, как должно было бы.

— Звучит слишком научно, Нара.

— Дело в том, что по-настоящему я этого не помню. Помню только, что мне это нравилось. Мы ехали праздновать триумф четверти миллиона умов, Лаурент, которые одержали победу впервые за несколько десятилетий. Была такая радость: успех после стольких лет трудов, переживаний из-за былых поражений, чувство, что справедливость наконец восторжествовала. Наверное, в тот день я влюбилась в политику.

— В тот день ты сошла с ума.

Она улыбнулась и кивнула.

— К тому времени, когда мы добрались до центра города, мне стало плохо. С меня словно сняли кожу, я оказалась совсем незащищенной, чувствительной в тысячу раз больше, чем теперь. Случайные мысли прохожих били по мне, как жуткие откровения, шум большого города заполнил мое детское сознание. Наверное, мне рефлекторно хотелось дать сдачи — физически. В больницу меня привезли окровавленную, и не вся кровь была моя. Говорят, я избила свою сестру.

Меня оставили в городе.

Зай раскрыл рот от изумления. Сдерживать реакцию не имело смысла.

— Почему же родители не отвезли тебя домой?

Нара пожала плечами.

— Они ничего не поняли. Когда у ребенка начинается необъяснимый приступ, кому придет в голову увозить его домой, так далеко от врачей? Меня поместили в самую лучшую больницу — в самом большом городе на Вастхолде.

— Но ты же сказала, что с тех пор не виделась с родственниками?

— Все, о чем я тебе рассказываю, произошло в тот период, когда на Вастхолде шло освоение новых земель. У моих родителей было десять детей, Лаурент. А их молчаливая, умственно отсталая дочка превратилась в опасного злобного зверька. Они не могли странствовать по планете вместе со мной. Тогда Вастхолд был планетой колонистов.

Зай был готов пуститься в возмущенные возражения, но сдержался и глубоко вдохнул. Не стоило обижать родителей Нары. Другая культура, дела давно минувших дней.

— И сколько лет ты была… безумной, Нара?

Она посмотрела ему в глаза.

— С шести лет до десяти… Это примерно с двенадцати до девятнадцати в абсолютном летоисчислении. Подростковый возраст, период полового созревания. И все это время у меня в сознании звучало восемь миллионов голосов.

— Бесчеловечно, — вырвалось у Зая.

Нара с полуулыбкой отвернулась к огню.

— Таких, как я, очень немного. Синестезических эмпатов множество, но мало кому удалось выжить, пережить подобное невежество. Теперь почти все понимают, что за год синестезические имплантаты вызывают эмпатию у нескольких десятков детей. Большинство из этих детей, что естественно, живут в крупных городах, и это состояние диагностируется в течение нескольких дней после операции. И когда у детей происходит эмпатический кризис, их увозят в сельскую местность, и там они живут до того возраста, пока становится возможным приступить к началу противоэмпатической терапии. А меня лечили устаревшими методами.

Приучали.

— И каково тебе было в те годы, Нара?

Какой смысл скрывать любопытство от эмпата?

— Я была городом, Лаурент. Была как минимум его животным сознанием. Яростной личностью, сотканной из желаний и потребностей, отчаяния и гнева. Сердцем человечества — и политики. Но меня, меня почти не было. Я была безумна.

Зай зажмурился. Он никогда так не думал о городе — не представлял себе, что у города может быть собственный разум. Это так похоже на риксские выверты…

— Вот-вот, — проговорила Нара — видимо, прочла его мысли. — Вот почему я секуляристка, вот почему мне так противно все риксское.

— Ты о чем?

— Города — это хищные звери, Лаурент. Политика — животное. Ей нужны люди, чтобы они вели ее, личности, чтобы они составляли ее массу. Вот почему риксы — такие однобокие мясники. Они наделяют голосом зверя-раба, а потом поклоняются ему, как божеству.

— Но что-то вроде гигантского разума вправду есть, Нара? Даже на имперской планете, где всеми силами борются с этим? Даже без компьютерных сетей?

Она кивнула.

— Я слышала это каждый день. Это засело у меня в мозгу. Вне зависимости от того, делают компьютеры это очевидным или нет, люди всегда являются частями чего-то большего, чего-то явно живого. В этом риксы правы.

— Вот так нас защищает Император, — прошептал Зай.

— Да. Наше альтернативное божество, — с грустью проговорила Оксам. — Необходимая… препона.

— Но почему нет, Нара? Ты же сама сказала: нам нужны люди — личности. Люди, которые вдохновляют других на верность, придают бесформенной массе человеческие очертания. Так зачем же столь яростно бороться с Императором?

— Потому, что его никто не избирал, — ответила она. — И потому, что он мертв.

Зай покачал головой. Изменнические речи были так болезненны.

— Но достославные мертвые избрали его на Кворуме шестнадцать столетий назад. Если бы они того пожелали, то могли бы собрать новый Кворум и сместить Императора.

— Мертвые мертвы, Лаурент. Они уже не живут с нами. Ты сам наверняка видел, какой у них потусторонний взгляд. Они не больше похожи на нас, чем риксские разумы. Ты это знаешь. Живой город — это, пожалуй, зверь, но в нем, по крайней мере, есть что-то человеческое, как и в нас.

Она наклонилась к нему, в ее глазах играли отблески пламени.

— Главное — человечество, Лаурент. Это единственное, что имеет значение. От нас все Добро и Зло в этой вселенной. Не от богов, не от мертвецов. Не от машин. От нас.

— Достославные мертвые — наши предки, Нара, — яростно прошептал Зай, словно пытался утихомирить ребенка, расшумевшегося в церкви.

— Они — результат медицинской процедуры. Процедуры, возымевшей невероятно отрицательные социальные и экономические последствия. И больше — ничего.