Слово «трусость» прозвучало громко. И подействовало подобно магическому заклинанию. Все звуки в лагере затихли. Мужчины перестали разговаривать. Те, кто шел мимо, остановились, дожидаясь развязки. Одна женщина, выбивавшая коврик, уронила его к ногам и уставилась на них.
— Еще больший дурак тот, кто называет молчание трусостью. Ты ездишь к своим греческим хозяевам, ты пользуешься всем, в чем отказано твоим сородичам, у тебя есть укрытие от холода и проливного дождя под этим небом Хеля. И я молчу. Но назови меня трусом, и я поправлю тебя.
Змееглаз выхватил меч. Сын викинга уже взялся за топор, хотя сам викинг только усмехался в лицо сыну кузнеца.
— Ты мальчишка, поэтому глупость тебе простительна. Извинись сейчас же, а твой отец просто сделает для меня работу бесплатно в знак примирения. Иначе ты умрешь.
— Отец, ты ведь не позволишь ему уйти просто так! — воскликнул сын рослого викинга.
— Мне и не надо ничего позволять, — сказал Змееглаз. — Идите сюда, вы оба, и та шлюха, с которой ты зачал своего ублюдка, будет сегодня рыдать!
Викинг рванулся к нему. Его движение показалось Змееглазу замедленным, он запросто успел бы ткнуть его мечом. Однако в который раз рука подвела, и желание драться улетучилось. Кулак угодил в челюсть, голова Змееглаза запрокинулась, и он рухнул на землю.
Мальчишка пытался подняться и снова получил хороший удар по лицу. Что было потом, он уже не помнил, пока кто- то не усадил его — на него смотрел какой-то варяг со светлыми, почти льняными волосами. Кто-то кричал:
— Я убью его! Убью! Пустите меня!
— Что ты наделал?
Отец Змееглаза лежал мертвый на земле, подросток с топором тоже, голова у него была пробита справа. Очевидно, отец Змееглаза ударил его кузнечным молотом, однако поплатился за это. Несколько человек навалились на рослого викинга.
— Вставай, поднимайся! — Викинг с льняными волосами дернул Змееглаза за рубаху.
— Я требую мести! Он назвал меня трусом, а его отец убил моего сына. Он спровоцировал драку, а сам удрал в кусты. Я хочу мести!
Волнение охватило весь лагерь, все бежали, чтобы узнать, что случилось. Через массу людей протолкался громадный воин в красном. Это был сам Болли Болисон.
Змееглаз потянулся к рукояти меча, желая доказать, что он готов к драке, однако светловолосый викинг отшвырнул его меч в сторону.
Болли Болисон указал на мертвые тела.
— Объяснись.
Рослый викинг кричал, что его оскорбили и теперь отказывают в справедливой мести, его сын мертв, и он хочет возмещения ущерба.
— Успокойся, Арнульф, — проговорил Болли Болисон. — Все будет по справедливости, даю слово. Ты, мальчишка, что скажешь в свое оправдание?
— Я хочу драться с ним, — проговорил Змееглаз. Он вскочил на ноги, пошатнулся.
— Тогда иди сюда, щенок, я перережу тебе глотку, — прорычал Арнульф.
Болли Болисон возвышался перед Змееглазом.
— Я слышал о тебе, — начал он. — Говорят, от тебя одни беды. Если бы ты не служил императору, я позволил бы Арнульфу пригвоздить тебя копьем к этому паршивому берегу.
— Пусть попробует.
Голова у Змееглаза раскалывалась после тумаков. Ну почему этот викинг просто побил его? Почему не убил? Потому что не воспринимал его всерьез, потому что презирал его как мальчишку.
Теперь отец уже не увидит, как он сделается прославленным воином. Отец был кузнецом, ему приходилось сражаться только в случае крайней нужды, он был слишком ценным мастером, чтобы погибнуть в бою. Кузнецы пользовались особым уважением, их ремесло считалось в чем-то сродни магии, и никому бы в голову не пришло винить кузнеца за то, что он опоздал к началу битвы. Змееглаз неожиданно почувствовал себя странно свободным. Его дед по материнской линии был прославленным берсеркером
[11]
по имени Тьёрек. Может, проклятие трусости в их роду пришло со стороны отца?
Он не станет плакать по отцу, он будет за него мстить.
— Позволь мне сражаться с ним, — обратился он к Болли Болисону.
— Ты ребенок. Ты не можешь сражаться и не будешь, — отрезал Болли.
— Я такой же мужчина, как и тот, что лежит сейчас на земле, — заявил Змееглаз.
— Хочешь, чтобы я спустил с тебя штаны и предъявил доказательства? Ты не мужчина, и это видно каждому. Ты пытаешься вести себя как мужчина, но у тебя ничего не получается. — Он обратился к Арнульфу. — Мальчишка еще не готов сойтись с тобой на хольмганге
[12]
. Он еще ребенок, по моему разумению, и для тебя будет бесчестьем драться с ним.
— Тогда пусть за него дерется кто-нибудь из друзей или родичей. Я должен отомстить за смерть сына.
— Его отец лежит мертвый.
— И мой мальчик тоже! А за первое оскорбление, обвинение в трусости, пока еще никто не ответил. Я требую возмещения ущерба. Это мое законное право.
Болли Болисон пожал плечами.
— Он прав. У тебя есть дядя, который сможет драться вместо тебя?
— Я пришел сюда с отцом.
— А друзья у тебя есть?
— Нет у него никаких друзей, — бросила одна женщина. — Он просто кусок дерьма, которому до сих пор сильно везло.
— Значит, пусть дерется сам! — проревел Арнульф.
Болли Болисон помотал головой.
— Нет, — сказал он, — если его убить, хлопот не оберешься. Император к нему благоволит, он переводит его слова, он пригодится нам, когда император вернется. Однако бесчестно заботиться только об общем благополучии, когда он так глубоко оскорбил тебя, Арнульф, и причинил тебе столько горя. Есть еще один выход.
Он указал на Змееглаза.
— Ты изгоняешься из лагеря, хоть ты и переводчик императора, — произнес он. — Ты вернешься сюда только тогда, когда станешь мужчиной и сможешь сражаться с Арнульфом на равных или же приведешь кого-то, кто согласится сражаться вместо тебя. А пока тебя здесь не будет, постарайся хоть немного подрасти. Жизнь и без того посылает нам множество сражений, не хватало еще драться между собой.
— Но это позор для меня, — возразил Змееглаз. — Я не потерплю такой несправедливости.
— Тогда я сейчас сам выпущу тебе кишки, — пообещал Болли Болисон.
— Буду рад, — ответил Змееглаз.